Министерство наивысшего счастья

На середине фразы холодная лапа сдавила Мусе грудь. Он перестал писать, сложил письмо и сунул его в карман. Он так и не закончил его, но отныне никогда с ним не расставался.

Он понимал, что времени у него осталось совсем мало. Он должен предупредить следующий шаг Амрика Сингха и сделать это быстро. Прежняя жизнь кончилась, кончилась навсегда. Кашмир поглотил его, и теперь он стал частью его внутренностей.

Весь день он провел, приводя в порядок дела: оплатил накопившиеся счета за сигареты, уничтожил документы и упаковал в сумку нужные и любимые вещи. На следующее утро семейство Есви, проснувшись, увидело, что Муса исчез. Одной из сестер он оставил записку, в которой сообщал об арестованном мальчике и написал адрес и имя его матери.

Так началась его жизнь в подполье. Жизнь, продолжавшаяся ровно девять месяцев, как беременность. Правда, была большая разница — беременность заканчивается появлением новой жизни, а подполье Мусы закончилось своего рода смертью.

В то время Муса, как бродяга, скитался с места на место, никогда не оставаясь в одном месте на ночлег два раза подряд. Вокруг него всегда были люди — в лесных убежищах, в роскошных домах богатых бизнесменов, в лавках, в погребах, в складских помещениях — везде, где техрик встречали любовью и солидарностью. Он научился виртуозно обращаться с оружием. Он знал, где его можно купить, как его переправлять и как его прятать. Теперь у него на самом деле появились мозоли на тех местах, где их когда-то не мог найти его отец — на коленях, на локтях и на сгибе указательного пальца. Он носил оружие, но никогда не применял его в деле. Он делил свою любовь со своими спутниками, которые были много моложе его, с горячими юношами, которые с радостью отдавали свои жизни друг за друга. Их жизнь была коротка. Многие из них были убиты, многие сошли с ума от пыток. Их место занимали другие. Муса смог уцелеть во время всех чисток. Все его связи с прежней жизнью постепенно стерлись. Никто не знал, кто он на самом деле. Никто его об этом не спрашивал. Семья ничего не знала о его судьбе. Он не принадлежал ни к одной организации. В средоточии этой грязной войны, в ее горниле, сталкиваясь со зверствами, которые трудно себе представить, он делал все что мог, убеждая своих товарищей сохранять хотя бы видимость человечности. Не творить те вещи, против которых они все восстали. Ему не всегда сопутствовал успех. Но не всегда он терпел неудачи. Он овладел искусством сливаться с фоном, исчезать в толпе, невнятно бормотать и притворяться; он научился так глубоко прятать секреты, что забывал о том, что они ему известны. Он овладел искусством переносить тоску одиночества, искусством жить в вакууме и даже навлекать его на себя. Он практически перестал разговаривать. По ночам, вскормленные режимом молчания, его внутренние органы начинали переговариваться друг с другом, как ночные сверчки. Селезенка говорила с почкой. Поджелудочная железа шепотом окликала легкие:

Привет,

вы меня слышите?

Вы еще здесь?

Он стал хладнокровнее и спокойнее. Цена за его голову выросла с необычайной быстротой — от одного лакха до трех. Через девять месяцев в Кашмир приехала Тило.

* * *

Тило находилась там, где проводила большую часть вечеров, — в маленькой чайной на узкой улочке недалеко от гробницы хазрата Низамуддина Аулии, куда всегда заходила по дороге с работы домой, когда к ней подошел молодой человек, спросил, действительно ли ее зовут С. Тилоттама, и вручил ей записку, в которой было сказано: «Пристань номер 33, Шахин, озеро Дал. Приди туда двадцатого». Подписи не было, но в углу листка была карандашом нарисована лошадиная голова. Когда Тило подняла голову, посланец уже исчез.

Тило взяла двухнедельный отпуск в архитектурной фирме на площади Неру, села в поезд, шедший в Джамму, а потом — ранним утром — в автобус, следовавший рейсом из Джамму в Сринагар. Они с Мусой долго не виделись. Она поехала, помня, что было когда-то между ними.

До этого она ни разу не бывала в Кашмире.

Вечерело, когда автобус вынырнул из длинного туннеля в горах — единственного прохода, связывавшего Индию с Кашмиром.

Осень в долине — это время бесстыдного изобилия. Косые лучи солнца освещали лиловый туман цветущих крокусов. Деревья в садах гнулись под тяжестью спелых фруктов, кроны чинар пылали красноватым огнем. Спутники Тило, в основном кашмирцы, вдыхая ароматы садов, различали не только запахи яблок, груш и спелого риса, но и могли наверняка сказать, мимо чьих яблонь, груш и рисовых полей проезжал автобус. Был и еще один запах, знакомый им всем, — это удушливый запах страха. Он отравлял воздух и превращал тела людей в камень.