На радио и по рассказам Эйлин Оруэлл узнал о том, как работает пропагандистская машина, и был одержим массовым производством лжи. Точно так же, как империалисты научили его ненавидеть империализм, общение с бомжами и шахтерами заронило в душу отчетливое понимание несправедливости экономического строя, а участие в гражданской войне в Испании сделало убежденным противником как фашизма, так и коммунизма, работа в области пропаганды (даже достаточно мягкой) дала ему моральное право самым суровым образом критиковать пропаганду. В длинном эссе 1942 года «Вспоминая войну в Испании» он писал: «Впервые в жизни я увидел газетные статьи, содержание которых не имело никакого отношения к реальным фактам… Я видел, как пишут историю не на основе того, что произошло, а на основе различных “партийных линий”»99
.Это было что-то новое. В прошлом люди сознательно обманывали или бессознательно испытывали симпатию к той или другой стороне, но, по крайней мере, верили в существование фактов и водораздела между правдой и ложью. Тоталитарные режимы лгали настолько масштабно, что «само представление о существовании объективной правды исчезало из этого мира»100
. То, о чем он начал подозревать в 1937 году, превратилось в убеждение о том, что является скрытой причиной силы ангсоца и минправа: они «контролируют не только будущее, но и прошлое. Вождь говорит о том или ином событии, что оно случилось, а оно не никогда не имело места быть… Если он говорит, что два плюс два будет пять… Вот это пугает меня больше, чем бомбы. И после всего, что произошло в последние годы, это серьезное заявление».Здесь мы находим моральное и интеллектуальное обоснование идей, заложенных в романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый». Отрицание тоталитаризмом реальности является гораздо более серьезным явлением, чем существование секретной полиции, слежки и наступающего на лицо сапога, из-за «постоянно меняющейся фантасмагории, в которой черное может завтра стать белым, а вчерашняя погода может быть изменена декретом»101
. В этой ситуации исчезает базис, основание, на котором может вырасти любой протест, так как государство забирается и извращает даже самые глубокие уголки подсознания. Поэтому О’Брайену мало того, что Уинстон подтверждает, что два плюс два равно пяти. Ему надо, чтобы Уинстон еще и поверил.В период работы Оруэлла на
Изначально Оруэлл хотел назвать роман «Последний человек в Европе». Отголоски этого названия прослеживаются в зловещих словах О’Брайена: «Если вы человек, Уинстон, вы – последний человек. Ваш вид вымер; мы наследуем Землю»103
. Оруэлл не писал дат в своей рабочей тетради, но совершенно очевидно, что имеющийся там текст скопирован из одного из сделанных ранее набросков. Ученые склоняются к тому, что эти первые наброски были сделаны в конце 1943 или в начале 1944 года. В этом наброске не присутствуют некоторые важные детали сюжета, однако есть такие элементы, как ангсоц, новояз и двоемыслие, а также описан эффект, который должен произвести роман: «Чувство кошмара, вызванное исчезновением объективной правды»104. Вот еще одно повторение уже прозвучавшей мысли. Работа наЭссе «Вспоминая войну в Испании» было «почти целиком» опубликовано в издании
6
Еретик.