Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений

Если первая часть романа – это лекция, то вторая – кровавая бойня. Когда Эвергард и его социалисты побеждают на выборах в конгресс, капиталистическая Олигархия подкупает или уничтожает профсоюзы, подчиняет себе СМИ, политическую оппозицию и средний класс, собирает войска, использует провокаторов для организации протестов, а действия террористов – для обоснования ограничения демократических прав. Троцкий писал в 1937 году: «Не веришь глазам: ведь это же картина фашизма, его экономики, его государственной техники, его политической психологии!»⁷⁹ Троцкий высоко ценил стремление Лондона «встряхнуть убаюканных рутиной, заставить их открыть глаза и увидеть то, что есть, и то, что надвигается». Роман резко обрывается – Эвергард убит, Олигархия торжествует и начинает называть себя Железной пятой. Оруэлл считал, что описание Лондоном беспощадности и почти религиозной веры Олигархии в свою правоту «одно из лучших литературных изображений позиции, которую должен занимать правящий класс для того, чтобы выжить»⁸⁰. Если коротко: «Власть. Не Бог. Не Богатство. Власть».

Сложно сказать, какие бы политические силы поддерживал Лондон, если бы он не умер в 1916 году в возрасте сорока лет. Он мог стать коммунистом, троцкистом, анархистом или нацистом. «В интеллектуальном смысле он знал, что социализм должен означать то, что слабые унаследуют землю, но его темперамент подсказывал совсем другие выводы»⁸¹. По крайней мере, писал Оруэлл, Лондон никогда бы не стал недооценивать Гитлера. Благодаря «брутальным чертам своего характера»⁸² и «пониманию примитивного»⁸³ Лондон «представлял происходящее гораздо лучше, чем те, кто знал больше него и размышлял логично», как, например, Уэллс. Глубокое понимание власти и силы могло зародиться только в человеке, который сохранил связь с «белокурой бестией». Оруэлл писал: «Можно сказать, что он бы смог понять фашизм, потому что в его характере присутствовали фашистские черты». Вполне возможно, что и сам Оруэлл не смог бы представить себе министерство любви, если бы и у него не было в душе определенной жестокости.

«Железная пята», возможно, повлияла на изображение в романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» иерархии олигархов и пролов, а также на метафору наступающего на человеческое лицо сапога⁸⁴. Впервые эта метафора появилась в эссе «Лев и единорог: социализм и английский гений». В романе метафора сапога используется почти двадцать раз. Впрочем, самое сильное влияние Лондон оказал на структуру романа Оруэлла. В «Путешествиях Гулливера» и «Взгляде назад» есть предисловие, написанное выдуманным редактором, отчего романы читаются как воспоминания, но Лондон пошел в этом смысле еще дальше. Рассказ Эвис подан как «рукопись Эвергарда», найденная историком в XXVII веке, в эру социалистической утопии и Братства Людей. Нашедший рукопись историк Энтони Мередит пишет, что этот текст является «предупреждением людям, создающим необдуманные политические теории и с уверенностью говорящим об общественном прогрессе»⁸⁵. Эти сноски в структуре романа дают возможность «воткнуть» политический контекст в повествование, а также говорят о том, что спустя три столетия диктатуру Железной пяты свергли и на земле воцарилось Братство Людей. Этот прием делает роман более оптимистичным, то есть получается, что конец романа – это не совсем конец.

И вот теперь мы подошли к вопросу, который я называю «теорией послесловия».

Последним словом в романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» является не слово «Конец». В последнем предложении послесловия под названием «О новоязе» говорится о 2050 годе. Это приложение написано языком XX века и, что любопытно, в прошедшем времени. Возникают вопросы: кто написал это послесловие и для кого?

Существуют два возможных ответа на эти вопросы. Первое: автор просто запутался и допустил ошибку. Он мог бы вставить анализ новояза в книгу Голдстейна. Второе объяснение: история Уинстона Смита является частью другого романа неизвестного автора, что объясняет одну ссылку в первой главе, направляющую читателя к послесловию.

Следовательно, получается, что все факты отражены правильно, английский язык в 2050 году не исчез, а ангсоц не оказался «вечным». Видимо, Уинстон был неправ, когда писал, что «Дневник превратят в пепел, а его – в пыль»⁸⁶, поскольку автор в послесловии знает, как все оно в конце концов вышло. Можно сказать, что в послесловии о новоязе, написанном в бесстрастном стиле эссеистики, содержится своего рода хеппи-энд, проблеск света в конце тоннеля. Уинстон не видит возможности изменений к лучшему «при нашей жизни»⁸⁷, но он «оставит после себя несколько документов, чтобы прочло следующее поколение и продолжило наше дело»⁸⁸. В театральной адаптации романа 2013 года Роберт Айк и Дункан Макмиллан учли и послесловие, которое «дает возможность по-новому увидеть форму романа и по-новому передает основную проблематику. Можно ли верить документам? Можно ли быть уверенным в том, что все это правда? И где и в какой период времени находится сам читатель?»⁸⁹.