Минус 273 градуса по Цельсию

Проснулся он от вошедшего в его сознание чудовищным грохотом металлического лязга. К., собственно, не сразу и понял, что происходит, – он оглушенно, ничего не понимая со сна, вскочил на ноги, – от представшей его взгляду захлопнувшейся со звонким благовестом двери шла к нему танцующей походкой, играя царственно-покровительственной улыбкой, пантагрюэльша. Берет с головы у нее исчез, и была она не в своем черном кисейно-кружевном платье, а в лилового цвета, тоже, как платье, длинном, до щиколоток шелковом просторном халате. Полы халата на каждый шаг отвеивались в стороны, в распахивающийся разрез открывались черные шнурованные туфли на каблуке-шпильке такой высоты – стопа, должно быть, стояла там вертикально.

– Разлегся? Развалился уже? – таким же покровительственно-царским голосом, что и ее походка, вопросила она, приближаясь к К.

К., не отвечая, смотрел на нее – одна из тех догадок, что месили его, все отчетливее превращалась в уверенность, но и эта уверенность одолевалась сомнением: какой бред, для этого он сюда доставлен?

– Лежи, лежи, разрешаю, – продолжила пантагрюэльша, царственный короткий смешок снисходительно выпорхнул из нее. – Отдохни! Отдохни, говорю! – уже требовательно произнесла она и толкнула К. в грудь – коротким сильным тычком, от которого он потерял равновесие и полетел назад на застеленную огненным покрывалом кровать.

Очутившись на ней, он тотчас попытался вскочить вновь, но не тут-то было! Пантагрюэльша, раскорячившись, уже сидела на нем, придавливая его всей своей огромной массой, и сколько же в ней было килограммов… да наверное, под полтора центнера было в ней – его так и расплющило ею. К. попробовал скинуть ее с себя, но это было все равно как если бы он попытался столкнуть лежащий на нем холодильник. Ударить ее по лицу, чтобы боль заставила ее саму скатиться с него, даже не пришло ему в голову. Как можно было ударить ее по лицу – она была женщиной.

Пантагрюэльша между тем в ответ на его попытки освободиться не задержалась с оплеухой. Случайно у нее так получилось или же нет, но удар пришелся на ухо, – К. показалось, в голове у него громозвучно взорвалась бомба. Тяжелая оказалась у пантагрюэльши рука, совершенно мужская. Оглушенный, К. на какие-то секунды утратил способность слышать и видеть, а когда пришел в себя, пантагрюэльша, все так же восседая на нем и плюща, распускала пояс на своем лиловом халате.

– Трепыхаться мне будешь? Отлынивать собрался? Не хочешь родину любить? – похихикивая, приговаривала она при этом. Еще попрыгивая на нем, будто скакала на лошади. – Не выйдет, голубчик! Будешь родину любить, заставим, голубчик!

Бешенство залило К. глаза. Стиснутое рычание вырвалось из него, он взметнулся корпусом к пантагрюэльше, подсунул руку ей под колено, свернул ее, сам не понимая как, набок и сбросил с себя. Вскочил на ноги и отпрыгнул от кровати. Изготовившись… к чему изготовившись? Что-то вроде боевой стойки принял он: расставил ноги, напружинился, развел в стороны согнутые в локтях руки.

Не удержавшаяся на кровати и съехавшая на пол вместе с огненным покрывалом пантагрюэльша поднималась с колен. Выражение высокомерного царского сожаления было написано на ее лице. Ну ты же и ответишь за то, что сделал, говорило это ее выражение. Халат пантагрюэльши, не удерживаемый больше поясом, широко распахнулся, и она была под ним… как тогда, при первой встречей с нею в поддельном полицейском участке, К. вдруг всего протянуло судорогой острого как бритва желания.

То, что он счел туфлями на шнуровке, были высокими, доходившими до середины могучих ляжек черно-кожаными сапогами-чулками. Поблескивая никелем пряжек, туго натянутые ряды черных резинок подобно дорическим колоннам, подпирающим архитрав храма, тянулись от чулок к кожаному же черному поясу, стрельчатые арки представляло собой пространство между колоннами резинок, и в центральную арку, жарко выпучиваясь пухлыми губами, с бесстыдной наглостью, искушающе смотрела исчезающая в тайне межножья оголенная мурка. Черный кожаный лиф с портупеями бретелек, захлестнутых за плечи, повторял своими арочными вырезами пояс, открытые чаши его держали в себе груди пантагрюэльши лишь снизу, и коричневые соски грудей глядели на К. двумя подморщенными ягодами мелкого шиповника с тем же бесстыдством, что и ее мурка. Руки у нее от запястья до локтя были забраны черными кожаными поручами на шнуровке, сходной с той, что и на сапогах-чулках. И все это ее кожаное одеяние завершал инкрустированный самоцветными камнями черный широкий ошейник, перехватывавший ей горло родом тугого воротника от несуществующего глухого платья. Облик женщины-вамп имела пантагрюэльша, лишь больших кожаных очков-маски на пол-лица и не хватало ей для полноты образа.