Минус 273 градуса по Цельсию

– Что? Не хочешь родину любить? – снова произнесла пантагрюэльша. Проиграла плечами, прошевелила руками – и халат свился к ногам, оставив ее в одной кожаной сбруе. – Будешь родину любить, еще как будешь! – Она повернулась и зашагала к ближайшей стене (взгляд против воли тотчас же ткнулся в выглядывающие из стреловидных арок пояса скачущие полушария ягодиц), каблуки ее сапог-чулок кокали о пол на каждый шаг с гневностью забивающего гвоздь молотка. Несколько мгновений, подойдя к стене, она пребывала в раздумье, затем стала набирать. Что-то похожее на подпругу (во всяком случае то, что казалось подпругой К., никогда в жизни не видевшему настоящей конской упряжи) перекочевало ей в руки со стены, какие-то перепутанные сетью гужи и плеть, да, плеть, это была плеть, что она сняла со стены – трехвостая, змеисто-витая. – Поиграем в лошадку? – вопросила пантагрюэльша, направляясь к К. Коканье каблуков добавляло ее словам ту самую убойную силу вбивающего гвоздь молотка. – Поиграем, голубчик, да? Поиграем!

Вот для чего ей нужна была плеть: она собиралась стегать его ею! К. бросило пантагрюэльше навстречу – опередить ее, перехватить плеть, не дать даже взмахнуть той.

Руку ее с плетью ему удалось перехватить. Но это и все. Завладеть плетью К. не удалось. Пантагрюэльша была не слабее его. Да пожалуй, что и сильнее. А кроме того, она владела боевыми приемами… но это уже он осознал, лишь неожиданно для себя, непонятно как прянув в воздух и в тот же миг оказавшись лежащим на полу, от плеча до крестца, наискось через позвоночник, спину располосовывало выкручивающей болью – мышцы будто свивало, как мокрое белье, когда его выжимают. И вот почему это было так: заломив ему руку за спину и навалившись на него, пантагрюэльша безжалостно подтягивала руку выше, выше – к самому плечу.

К. невольно застонал, попытался было напрячь руку, но куда! – и шелохнуться не смог он под нею.

– Больно? – довольным голосом, со смешком проговорила над ним пантагрюэльша. – Терпи! Раз в лошадку играть не хочешь. В лошадку играть не хочешь – верблюдом будешь.

– Пошла! – стиснуто промычал К., вывернув голову на сторону, лежа щекой на полу, около лица, перед глазами, – шмат перепутанных ремней, выпавших из ее рук. – Пошла!..

– Ох ты, ох ты! – все с тем же довольным смешком отозвалась пантагрюэльша над ним. – Терпи! Побрыкайся мне! – пригрозила она, качнувшись на нем вверх-вниз всем телом, как скакнув.

К. лежал под ней, елозя щекой по полу при каждом ее движении на нем, и чувствовал себя комаром, попавшим на обед пауку. Она недаром носила свой красный берет, кузнецом ей следовало быть в деревенской кузне, махать молотом.

Завернув К. за спину обе руки, пантагрюэльша дотянулась до шмата ремней у него перед лицом, растрясла над его головой их сеть (ремни, пружиня, прыгали, касаясь уха, касаясь и взлетая), заставила К. свести локти параллельно один другому, локтевой сгиб одной руки к кисти другой, и принялась накручивать на них ремень, виток за витком, от запястья до запястья, а в конце, безжалостно потянув руки вверх, набросила отходящую от этой оплетки петлю ему на шею. После чего, больно опершись о его позвоночник, освободила К. от своего груза – поднялась, прикокнув каблуками, вопросила сверху, все с тем же царственным довольным смешком:

– Не хотел быть мустангом, голубчик? Так и не будешь!

К., когда она перестала удерживать его руки, безотчетно расслабил плечевые суставы – руки, насколько то позволяла оплетка, тотчас повело вниз, и петля начала душить его. Он закашлялся и так же безотчетно, как опустил, поддернул спеленутые руки повыше.

– Ничего, терпи! – без труда разгадала пантагрюэльша причину его кашля. – Сейчас верблюду еще и ноги…

Еще и ноги! К. перекатился на бок, на спину, подогнул колени, напряг живот, сел… но как же трудно, оказывается, было подняться со связанными за спиной руками: не получалось, ничего не получалось!

Наконец ему удалось встать на колено, затем на другое, получилось поставить одну ногу на ступню… но пантагрюэльша уже ждала его. Ловко ухватила его за брючный ремень, и он вновь прянул в воздух, вновь осознав, что произошло, лишь очутившись на кровати – матрас вмялся под ним от удара, подбросил его и снова подбросил. И только К. завозился, заворочался в намерении вскочить, пантагрюэльша, лежа поперек него, уже придавливала его своей массой.

Она придавливала его своей массой и расстегивала на нем ремень!

К. забил ногами, попытался дотянуться до пантагрюэльши пяткой, ударить ее… но она и в самом деле могла бы махать молотом в деревенской кузне: одной рукой она намертво зажала К. ноги, а второй продолжила начатое. Одной руки ей хватило, чтобы справиться с ремнем, выщелкнуть пуговицу из петли, раздернуть стрекотнувшую молнию, и с какой силой она рванула с него затрещавшие джинсы!

К. не верил в то, что происходило. Этого не могло быть, это происходило не с ним. Не с ним, не с ним!..