Минус 273 градуса по Цельсию

Невольно взгляд К. тотчас устремился на того. И встретился с взглядом мэра. Не с теми неожиданными дружелюбием и приязнью, что были на его лице, когда посылал К. возлечь за стол, смотрел на него сейчас мэр, а вновь с тем ледяным бесстрастием в своих выпуклых светлых глазах, с каким встретил, когда К. был подведен к застолью. Любопытство энтомолога, собравшегося рассечь ланцетом не вызывающее никакой жалости насекомое сквозило в этом его ледяном бесстрастии. И как смотрел на него мэр, так смотрели на К. и все остальные, возлежащие за столом. Разве что любопытство некоторых было весьма живым. Азартным, так.

Все как будто ждали чего-то. Ждали – и оттого смолкли все до единого, внезапная тишина установилась за столом. И в этой будто свалившейся откуда-то тишине, сквозь растворенный в воздухе пересвист птиц и отдаленное журчание фонтана К., к своему удивлению, услышал бархатные звуки струнной музыки – как бы играла арфа. Но только звук был не так роскошно-протяжен, не так полно насыщал собою пространство, как получалось бы, будь то арфа. Он был тих, нежен, слаб – дуновение ветерка, сама эолова арфа, не удивительно, что раньше, до наступления тишины К. не слышал этой музыки. Он инстинктивно повернул голову в сторону, откуда исходили ее звуки, – поодаль, под одной из олив сидели одетые во что-то легкое голубое, просвечивавшее насквозь, так что была видна вся прелесть их тел, три девушки, перебирали струны стоявших у них на коленях инструментов, и были их инструменты… лиры это были, настоящие древнеримские лиры! Три материализовавшиеся лесные нимфы с лирами, призванные из дикой лесной чащобы на Олимп усладить своей музыкой слух богов.

– Куда это он смотрит? – услышал К. голос мэра. – Его сюда не на баб пялиться позвали! Ну-ка налейте ему! Вина ему! И в рог, в рог! Пусть покажет, на что способен!

– В рог! В рог! Вот верно! Отлично, цезарь! Цезарь, как всегда, придумает так придумает! – вмиг взорвался стол ликованием, и музыка нимф тотчас исчезла в нем. – Виват, цезарь, виват! В рог ему, в рог!

К. не успел осознать предложения мэра и смысла охватившего стол ликования, как с одного боку около него оказался прислужник в тоге, который всовывал ему в руки рог – крупное, отливающее перламутровым блеском сероватое, в ветвистых белых прожилках изделие, вправленное сужающимся концом в серебряное чеканное основание, – с другого же боку, отскочив на мгновение, возник с непочатой, но уже откупоренной бутылкой вина тот, что так соблазнял стерляжьей ухой, и, придерживая в руках К. полученный им рог тылом своей ладони, чтобы не наклонялся, без промедления принялся вбулькивать вино внутрь.

– Достаточно! Хватит, все! – запротестовал К., когда содержимое бутылки наполовину перелилось в рог, и предпринял попытку поднять горлышко бутылки.

Искуситель, однако, не позволил ему сделать этого, отведя руку К. в сторону.

– Держите, держите, – настойчиво сказал он. – В рог входит и литр, а в бутылке целого стакана до него не хватает.

Искуситель отнял бутылку от рога, только когда в ней не осталось ни капли.

К. держал перед собой играющий перламутровым блеском наполненный рог и не решался взглянуть на мэра. По всему, следовало на него посмотреть – не просто же так велел мэр подать ему рог и наполнить тот, вот рог был наполнен, что дальше? – но некое боязливое щенячье чувство внутри повизгивало: не гляди в глаза лиха – и лихо не заметит тебя.

Однако же оно видело тебя! К. вздернул подбородок, повернул голову и устремил взгляд на лихо.

– Пей! – сказал мэр – будто удивлялся тому, что К. еще до сих пор не пьет. – Из рога, оценил?! Доводилось когда-нибудь из рога??

Как если бы необыкновенно высокой награды удостаивался К.

– Не доводилось, – сказал К.

– А тут такая возможность! Давай. Люди ждут. – Мэр обвел рукою застолье. – Заждались уже даже. Хотят посмотреть на героя.

– Почему я герой? – К. тянул время. Не было у него никакого желания пить. Такое ощущение было – цикута там, а не вино.

– Пей! – с повелительной интонацией, подняв голос, повторил мэр. – Тебе сказано – не перечь. Пей!

И все застолье зашумело разом, словно получило команду:

– Пей! Пей! Сказано – пей! Цезарь сказал – почему не пьешь?!

Что, и завкафедрой участвовал в этом хоре?

К. перевел взгляд на него – участвовал и закафедрой. «Пей, пей», – раскрывался его рот, напрягалась мускулистая шея, выструнивались наружу жилы… он не в поддержку другим кричал, а изо всех сил, с азартом, со страстью. Длинные его волнистые волосы, разделенные на пробор, упали от крика на лоб, он откинул их порывистым молодым движением руки назад, и рот его снова разверзся в азартном, горячем «Пей!».