Минус четыре по Цельсию (СИ)

Сложнее было с Валей. После того, как они с Мураковым уехали домой, сразу после ее проката, мы разговаривали с ней по телефону почти каждый день. Она звонила мне по вечерам, когда заканчивались тренировки. И, как ни в чем не бывало, щебетала, рассказывая о том, чем занимается, куда ездит с родителями и какие новые шмотки, цацки и гаджеты у нее появились. Мудрые Валькины родители, чтобы не допустить ее срыва в депрессию, занимали все ее свободное время различными делами и развлечениями, так что грустить балеринке шансов не оставалось. А вот болтать со мной – пожалуйста. Мы не касались скользких тем – меня не завораживали ее глаза и обходить острые углы было как-то на много легче. К тому же… Меня мучила совесть. Несовершенная малявка явно планировала влюбиться в меня по уши, наплевав на все возможные приличия и ограничения. И я не мог ее остановить. Или не хотел. Или и то, и другое. И даже Аня, которую я обожал и изо всех сил отказывался воспринимать иначе как свою девушку, невесту, будущую жену или, как минимум, спутницу жизни – даже она как-то таяла в моих мыслях под неистовым напором направленного в меня подросткового обожания.

Еще в Корее, как-то ночью, когда нам не спалось, я, не выдержав, разоткровенничался. И получил совершенно неожиданную отповедь…

- Обещание нужно держать, Серенький, - флегматично пожав плечами и улыбнувшись говорит мне Анечка, в ответ на мое чистосердечное признание ей в опрометчиво данном Вальке слове.

- Но я всего лишь хотел ее подбодрить перед прокатом, кто ж знал-то…

- Она маленькая, - спокойно произносит Аня. – Пока ей хватает твоего взгляда, поцелуев в щечку и возможности тебя смущать. Поверь, мы все такие, когда нам кто-то нравится. И заметь, ее совершенно не смущают наши с тобой отношения. Потому что такого рода близость ей не нужна. Она даже не ревнует, поверь. Просто радуется, когда ты обращаешь на нее внимание…

- А ты ревнуешь?

Аня, усмехнувшись, отводит глаза.

- Посмотрим, что будет через пару лет, - философски вздыхает она, и не удерживается от шпильки. – А то подумай, Валюша моложе, красивее, а повзрослеет, так вообще всех затмит.

- Ну что за чушь, - возмущаюсь я. – Самая красивая у меня – это ты.

Анечка обнимает меня и кладет голову мне на грудь.

- Мы оба знаем, что это не так, - шепчет она едва слышно…

А где-то за пару дней до нашего возвращения Валя, как о само собой разумеющемся заявила мне, что собирается встретить меня в аэропорту. И тут уж мне пришлось проявить чудеса дипломатии.

- Кто ж тебя отпустит? – вкрадчиво интересуюсь я. – Ночью-то…

- Мы с мамой приедем, - тут же, с детской непосредственностью находится малая.

- А ну-ка дай мне маму к трубке…

Все-таки авторитет старшего у меня работает пока безотказно, и Валька тут же выполняет мое требование, как само собой разумеющееся. Мне хватает нескольких фраз, чтобы объяснить Валиной маме, особе, кстати, весьма привлекательной и приятной, чего ей точно не нужно делать, и от чего просто необходимо отговорить ее дочь. В ответ получаю порцию улыбок, ощутимых даже сквозь искаженные эфирными помехами слова и интонации.

- Она трещит о тебе без умолку, мне уже самой интересно с тобой познакомиться, - произносит Валькина мама таким голосом, что я понимаю - волшебная привлекательность ее дочери – это наследственность.

- Приезжайте в «Зеркальный», в любой день, - вежливо говорю ей я.

- Да я была там у вас тысячу раз, наверное, - смеется она, - ты просто внимания не обращаешь на галерку…

Точно… Я дурак. Кто-то же должен был приезжать за Валькой и отвозить ее домой. Это я привык к наличию личного шофера…

- Простите, я, честное слово, краснею от стыда, - ухмыляюсь, даже не думаю краснеть. – Приезжайте, и я буду рад с вами познакомиться. А в аэропорт не едьте. И малую отговорите от этой глупости.

- Чтобы вы не сомневались. Будет дома сидеть, как миленькая.

На заднем плане слышу возмущенный Валькин вопль…

- Серенький, ты поедешь с нами, или с Вахавной?

Очаровательным зимним солнышком, в своей лисьей шубке, Аня подбегает ко мне и обхватывает, как дерево.

- Поехали ко мне, - тут же предлагаю я, - у нас целый день до завтра…

Анька смешно морщит носик и строит виноватую мину.

- Прости, я так по маме соскучилась… А еще сестра с мужем приехали… Тебя даже пригласить некуда…

Целую ее щечки.

- Тогда езжайте, я доберусь как-нибудь. На такси…

- Прости…

Она совершенно не выглядит ни виноватой, ни расстроенной. Но это нормально. И я ни в коем случае не обижаюсь. Семья – это святое. Еще раз целуемся на прощание, под ухмыляющиеся взгляды окружающих.

Рыжую окликаю сам.

- Танюшка!

Она оборачивается, отвлекаясь от разговоров и объятий с отцом, мамой, двумя братьями, такими же рыжими как она, и четырьмя собаками.

- Сержичек, - весело кричит она и машет мне рукой. – Иди к нам.

Подхожу вежливо здороваюсь и тут же получаю от Таньки порцию сарказма.

- Тебя Анечка бросила, да? - хитро щурится она, - Бедненький…

- Ну… В общем да, - усмехаясь, признаю очевидное я.

- И как же ты домой? – уже серьезно интересуется Танька.