Минус четыре по Цельсию (СИ)

Дядя Миша Фишман, или Майкл Фишер, бывший муж Нинель и отец Фионы, моей сводной сестры, занимался в Америке серьезным медицинским бизнесом, был человеком со связями и влиянием. Брайан Осборн очень ценил знакомство с ним, и часто обращался за помощью для своих спортсменов.

Нинель протягивает руку и, зарывшись ладонью в мои волосы, влечет меня к себе.

- Не гони гусей, биджо (мальчик (груз.)), - произносит она. – Давай послушаем, что нам доктора скажут, да?

С ней не поспоришь…

Первый влетаю в большую светлую палату, куда нас направляют узнавшие и обалдевшие от нашего приезда девчонки на ресепшн. Наблюдаю картину, в равной степени обезоруживающую и сбивающую с толку.

В кресле у окна, с планшетом на коленях, вытянув босые ноги дремлет Лерка. На ней простенький желтый сарафан, а темные волосы забраны в два легкомысленных хвостика. Вид совершенно домашний и милый.

На большой больничной кровати, в обнимку с подушкой, скрестив ноги по-турецки сидит Сашка и, смотрит висящий на стене телевизор. Рыжая ее грива, всегда буйно разбросанная по плечам, сейчас аккуратно собрана в толстую косу, на лице ни грамма косметики, что придает ей совсем уж вид малолетки-подростка. На ней белая короткая маечка, скорее топик, едва прикрывающий высокую упругую грудь, и такие же трусики, тонкие, едва угадывающиеся за красивыми линиями длинных, стройных ног. Выглядит невероятно соблазнительно, лампово-тепло… Правда бледная очень.

Стоит мне войти, обе девчонки синхронно поворачивают головы в мою сторону…

Лерка усмехается и весело хихикает в кулачок.

Сашенькины глаза сначала округляются от изумления, но тут же удивление сменяется радостью и она, счастливо улыбаясь, отбрасывает подушку и тянет ко мне руки.

Быстро подхожу к ней, обнимаю, прижимаю к себе и вдыхаю запах ее волос.

- Мой милый, мой любимый, мой хороший… - шепчет Сашенька, обвивая руками мою шею. - Мой прекрасный, волшебный маленький принц…

Я сглатываю комок в горле и молча глажу ее по голове, по плечам, по спине.

- Привет, Лера…

Нинель бесшумно входит следом за мной.

- Здравствуйте, Нинель Вахтанговна.

Сашка выглядывает из-за меня, и, охнув, прижимает ладони к лицу, так что остаются видны только ее сияющие зеленые глаза.

- Это… Вы!

Ее взгляд странно бегает, и я, повернувшись к Нинель, понимаю причину.

Она стоит в трех шагах, у стены, в эффектном, дорогом брючном костюме, с распущенными по плечам длинными белокурыми локонами и с тонкой улыбкой наблюдает за нами своими огромными карими глазами.

Рядом с ней, на большом экране телевизора… она же. Такая же эффектная, безумно красивая, но строга я и сосредоточенная, внимательно следит за тем, как на льду рассекаю и прыгаю я. Справа и слева от нее неизменные Клей с Мураковым, на заднем плане мелькает голова Андрюхи Германа и широкий, накачанный торс Женьки Семенова…

И только сейчас я понимаю, что из динамиков, на минимуме громкости, едва слышно доносится музыка. Моя музыка. Под которую я столько всего сделал и пережил…

Нинель бросает взгляд на экран, на мгновение задерживает внимание и, повернувшись ко мне, кивает.

- Стокгольм, - говорит она.

- Показательные, - я невольно повторяю за экранным собой движение перед прыжком. – Премьера нашего Ведьмака…

Сашенька берет мою ладонь в свою и смотрит с восхищением.

- Ты там такой, такой… - она подыскивает слово. – Такой нечеловечески красивый…

Первый и последний раз я танцевал «Ведьмака» на официальных соревнованиях в гриме и в костюме в Стокгольме, на заключительном гала-концерте чемпионата Европы. Того самого, предолимпийского… На экране, во всех подробностях демонстрируется мой короткий камзол, кожаные брюки, пластиковая имитация меча в заплечных ножнах… И я сам, с распущенной шевелюрой, выбеленными до седины прядями и подведенными глазами и бровями. Образ, к которому меня готовили хореографы и тренеры несколько предолимпийских лет…

Нинель улыбается, глядя на меня и на Сашку.

- Ну, познакомь же нас, Ланской, - говорит она. - Потом уже на себя налюбуешься.

Я снова обнимаю Сашеньку.

- Саша Миссель, - произношу я и протягиваю руку в сторону Нинель. – А это - моя мама…

 

Стоим с Леркой и Нинель в коридоре, куда нас выгнали медсестры, перед приходом Сашиного врача. На Лерку я злюсь.

- Что, нельзя было мне позвонить? Или написать? Совести у тебя нет…

- Ни совести, ни связи, - кивая, даже не пытается оправдаться она. – Не веришь – сам посмотри.

Нинель, которая стоит, уткнувшись в телефон, молча кивает и показывает мне экран.

- Мертвая зона. Ни интернета, ни сети.

Я таких объяснений не принимаю.

- Ну, на улицу же ты могла выйти?

Лерка возмущенно взрывается.

- Слушай, мне, как-то вообще не до тебя было, ни вчера, ни сегодня… К тому же…

Она замолкает, прикусив губу.

- Что еще? – настораживаюсь я.

- Саша сама не хотела, чтобы ты сюда приезжал и видел ее… в таком состоянии, – она поворачивается к Нинель. – Тёть Нин, спасибо, что приехали с ним. Тут только его истерик не хватало…

- Потому и приехала, - вздыхает Нинель. – И увезу. И, будь покойна, больше сюда его не пущу, пусть хоть на стенку лезет.

- Спасибо…