Минус четыре по Цельсию (СИ)

- Ну вот когда молодец, тогда молодец, - искренне радуется Мураков. – Подстричь бы тебя и, глядишь, за человека сошел бы.

- Иван Викторович, - в порыве искренности прижимаю руку к сердцу, - да я хоть сейчас в парикмахерскую, даже переобуваться не буду…

- Ты же знаешь, Ваня, что нам он нужен такой для образа, - она наконец-то улыбнулась, показав ряд великолепных зубов. – Ну что же, - это уже мне, - лутц не пойми с какого ребра – раз, риттбергер косой-кривой – два-с, тулуп не докручен – три-с… Дорожки – хорошо, вращения – работай над руками. Артура попроси помочь…

Я молча жду, сверля ее взглядом.

Уголки ее губ едва заметно ползут вверх. Она опускает голову к своим записям.

Я не двигаюсь с места.

Медленным движением она аккуратно выдирает из своего блокнота исписанную страницу и протягивает ее мне. Наши взгляды снова встречаются.

- Тройной аксель – чистый, - произносит она тихо, - с гоями будет максимум. Молодец…

Удовлетворенный, я киваю. Мельком заглядываю в полученный листок с оценками элементов по системе баллов – ух ты, а я реально молодец.

- Ладно, мальчик мой, - Нинель снова лучезарно улыбается, - отдохни десять минут и все тоже самое, но уже с учетом моих замечаний, - она кивает на свой листок. – Да?

- Конечно, Нинель Вахтанговна, - со всей возможной беззаботностью скалюсь я.

Еле передвигая от усталости ноги, я перетаскиваю себя через бортик и плюхаюсь на ближайшую трибуну.

- Таня Шахова, прошу, - ее голос звучит звонко и весело, - Короткую, без вступления, но с финалом, да? Давай, Танюша…

Зато я смог целых десять минут вволю и совершенно законно побездельничать…

 

Снег падает тяжелыми хлопьями, забиваясь под воротник куртки и норовя залепить начисто нос, рот и глаза. Не помогали ни намотанный вокруг шеи шарф, ни нахлобученная по самые брови шапка. Мокрые, холодные комья, кажется, летят со всех сторон, покрывая белой пеной все вокруг. Ветер дует сильно, уныло гудя проводами и промерзшими ветками деревьев.

Я уже двадцать минут как стою на перекрестке, подпрыгивая от холода, чертыхаясь и с надеждой вглядываясь в каждую проезжавшую мимо машину. Могли ли обо мне забыть? Вряд ли. Значит просто опаздывает… Если не случилось чего-то посерьезней затора…

Вынырнувшая из-за поворота пара ярких ксеноновых фар дважды мигает в моем направлении и мгновение спустя огромный рычащий монстр мягко притормаживает в полуметре от меня. Открываю пассажирскую дверь и принимаюсь неловко стряхивать снег с шапки и рукавов куртки.

- Залезай быстрее, холодно!

Она наклоняет голову, пытаясь разглядеть меня.

Я неуклюже забираюсь на сидение и захлопываю дверь. Машина тут же трогается с места, отваливая от бровки и плавно набирая скорость.

- Замерз? – она, не поворачивая головы, бросает взгляд на мою намокающую от талого снега одежду.

- Не успел, - бурчу я, подтирая варежкой наметившуюся под носом влагу.

- Пришлось задержаться, поговорить кое с кем…

Она не оправдывается – просто делится информацией. Поэтому я, ничего не говоря, киваю.

- Помнишь Наташу Антипину? Приезжала пару месяцев назад из Ижевска…

- Такая толстая тетка с противным голосом?

Она не может удержать смешок, хихикая в кулак.

- Злой мальчишка…

Я нагло посмотрю на нее. Точеный греческий профиль, роскошные белокурые локоны, прекрасные карие глаза… Богиня с душой дьявола. Если у дьявола вообще есть душа…

- Я весь в тебя, маменька, - елейно воркую я.

Она не подает виду. Только легкая тень пробегает по безупречным чертам, стирая улыбку.

Нинель ненавидела, когда я ее так называл. Я знал это. И хотя в биологическом смысле я никак не погрешил против истины, никакой матерью она мне не была, скорее напротив… Если есть антипод понятия «мама», то Нинель для меня как раз им и являлась. Чужая. Посторонняя. Неродная… Мы оба это знали, и нас это устраивало. Тем более, нас связывало куда большее чем эфемерные родственные узы. Работа. Мы работали на результат. С очень высокими ставками.

- И что там у Натальи Васильевны? – спрашиваю, как ни в чем не бывало, откидываясь на спинку и сдвигая шапку на глаза.

Нинель прекрасно владеет собой. Мое хамство ее, кажется, ни сколько не трогает.

- Попросила посмотреть одного своего мальчика, - произносит она буднично.

Я удивленно хмыкаю.

- Где Тамкладишвили, а где мальчики?

- Ну вот и посмотрим, – она качает головой. – Четырнадцать лет уже возраст. Хотя, если там еще не все запущено…

- Будет ходить мне коньки точить, - развязно бормочу я, - и подавать куртку у бортика…

- Может хватит уже…

«Ну же, ну же! Скажи это!.. Выбесись на меня!.. А если добавить?..»

- Конечно, маменька…

- Не смей меня так называть, - прикрикивает она на меня.

Ее лицо остается бесстрастным, лишь белеют костяшки на сжимающих руль ухоженных худых руках.

- Пожалуйста… - добавляет она, мгновенно погасив вспышку гнева. – Ты же знаешь, как меня зовут…

- А ТЫ как МЕНЯ зовут уже давно забыла, да? – говорю я.