Мёртвая зыбь

нам, нашему Политическому совету ваш портрет с надписью.

– Это все можно.

– Мы решили собрать военный совет нашей организации. Дату и место обсудим с Александром Павловичем. К

этому времени желательно получить ваше обращение. Что касается денег, то предстоит свидание с графом Владимиром Николаевичем Коковцовым.

– Да. Я ему говорил о вас. Ну что ж… Действуйте, главное – действуйте. А то вот видите… – Он оглянулся на свиту: – Скучают.

И, милостиво кивнув Якушеву, вышел.

Свита окружила гостя: «Когда в Москву, в Кремль?» Он еле отвязался. Сказал, что торопится, предстоит обед с

Коковцовым.

Так кончилось последнее свидание Якушева с Николаем Николаевичем.

На маленькой старинной площади, в известном всем парижским гурманам ресторане «Дрюан», состоялся обед с

Коковцовым и Кутеповым.

О Коковцове в Петрограде говорили как о красноречивом говоруне, у него даже кличка была – Граммофон.

Об этом разговоре Якушев писал:

«Коковцов постарел, но он все же самый умный в эмиграции, разбирающийся в обстановке. Следит за советской прессой, за нашими финансами, экономикой, понимает, что нэп, в общем, принёс пользу.

– Конечно, советские мне враги до гроба, но, признаться, меня удивляет порядок, потом отношение к памятникам старины…

Я слушал и думал, уж не ловит ли он меня. Даже после благополучного свидания с «Верховным» мне было как-то тревожно. Коковцов вёл себя странно. Чересчур был ласков. Тут мне пришло в голову: Захарченко внушила им мысль, что я хочу быть премьером. Я сказал:

– Ну, не ради памятников терпеть большевиков, граф…

Коковцов усмехнулся:

– Не ради этого, конечно. Вообще дело идёт к развязке, но я не вижу силы, которая возьмёт власть.

Вот тут я ему и выложил:

– У нас есть кандидатура председателя совета министров.

– Интересно… Кто же? Назовите.

– Граф Владимир Николаевич Коковцов.

Старик заволновался, заёрзал и говорит:

– Что вы… В семьдесят два года мне такой пост не по силам.

– Гинденбургу – германскому президенту – семьдесят восемь.

И тут меня осенила другая мысль, прямо по вдохновению, я говорю Кутепову:

– Мы, Александр Павлович, предлагаем вам пост командующего всеми вооружёнными силами центральной

России.

Кутепов чуть не ахнул. Встал с бокалом в руке и говорит:

– Отказываться от воинского долга – не в моих правилах. Позвольте, граф, выпить за будущего премьер-министра, ваше здоровье!

Я провозгласил тост за будущего командующего.

– Как у вашей организации со средствами? – спрашивает Коковцов. – Мак-Кормик обещал дать, но пока это только обещания.

Тут я ему поплакался на безденежье, и он мне посочувствовал. Разговор зашёл о другом, о коллекции орденов и датского фарфора, принадлежавшей Коковцову; она осталась у его сестры в Ленинграде. Пообещал переслать ему коллекцию в Париж».

В тот же вечер, 5 декабря 1926 года, Якушев отправился с визитом к Шульгину. Он жил вблизи Булонского леса.

Шульгин встретил дружески, но жена – холодно:

– Это вы придумали поездку Василия Витальевича в

Россию? Боже, как я за него волновалась!

Говорили с Шульгиным о Врангеле. После благополучного возвращения Шульгина Врангель подобрел к

«Тресту». Однако Чебышёв по-прежнему подозрительно относится к Якушеву.

– Я ему говорю: я сам был в России, следил за всем и все видел. Выходит так, что я слепой, а вы все видите из Сербии. Следовательно, вы гений.

На следующий день, 6 декабря, Якушев встретился с представителем пражского «Союза галлиполийцев». Был разговор о жертвенности, о молодых, которые рвутся к активным действиям.

– В чем активность? – возражал Якушев. – В терроре? В

покушениях на полпредов за границей? Не умеют конспирировать, птенцы желторотые. Будут только обузой для нас. Вот сделайте им экзамен – пусть проберутся из Чехии в Польшу без виз. Подвиг, жертвенность – эффектно звучит, но кому нужны эти жертвы? Младенцы…

Якушев встретился с приехавшим из Марселя генералом Улагаем, в прошлом крупным помещиком Харьковской губернии. Его специально вызвал Кутепов, чтобы доказать возможность конспиративной работы белых эмигрантов в России. Улагай был связан со своими родичами на Кубани, послал несколько казачьих офицеров и намеревался ещё послать одного – полковника Орлова.

Адъютант Улагая – Венеровский – проникал через турецкую границу до Сочи. Улагай сказал Якушеву:

– «Трест» признаю, лично вам верю, господа… Но как дойдёт до дела, буду беспощаден и неумолим.

Якушев хорошо знал, на что способен этот изверг.

На квартире Кутепова обсуждали технику отправки людей. Пришлось прочесть что-то вроде реферата, объяснить, как пользоваться шифром по книге. Улагай просил выправить документы для рвущихся в Россию его «молодцов». Несомненно, они будут посылать в Россию людей и более опасных, чем те, которых посылали раньше.

Показывали этих людей. Якушев говорил с ними и думал: «Если бы им пришла в голову мысль, кем я послан в

Париж в действительности, они не дали бы мне уйти живым».

Накануне отъезда к нему приехал в гостиницу Кутепов.

– Хочу вам сказать напрямик, Александр Александрович… Ведь у вас есть здесь противники, даже больше чем противники.