Мёртвая зыбь

– А мы назвали это имя на нашем съезде: его императорское высочество Николай Николаевич! Буря восторга!

Другого люди не знают и знать не хотят!

– Но единственная преграда – великий князь стар и бездетен. Неприемлем как претендент на престол с легитимной стороны. Существует закон о престолонаследии.

Мы понимаем ваши чувства, но вы поступили неразумно…

– Поступили, как велит совесть!

– Наконец, Европа…

Якушев крепко выругался.

– Милейший! Не забывайте, у иностранцев деньги. Без займов мы не можем…

– Николай Евгеньевич! Не великие князья Кирилл и

Дмитрий Павлович, а его императорское высочество Николай Николаевич! И вот вам наше последнее слово: если вы не поддержите нас – мы отойдём от вас, а на Европу нам…

– Ах, как вы выражаетесь, голубчик! Утро вечера мудрёнее. Завтра потолкуем наедине…

Якушев оглянулся. Даже Тальберг с Баумгартеном смотрели на него с одобрением. Партия была выиграна.

Суд над «Трестом» не состоялся.

Утром в гостинице, где остановился Якушев, Марков попытался взять реванш:

– Почему вы не сказали о военачальниках, о воинских частях, на которые можно положиться?

Якушев:

– Об этом я могу говорить с глазу на глаз с его императорским высочеством. И с вами. А вы собрали целое новгородское вече. Подумайте: мы получили такие жестокие уроки!

В то утро было решено, что Якушев едет с Араповым в

Париж через Франкфурт-на-Майне – французскую зону, с паспортом на имя Фёдорова. Марков вручил два письма приближённым Николая Николаевича – князю Оболенскому и графу Гендрикову.

Нужно ли добавить, что фон Лампе тоже снабдил его рекомендательными письмами к представителям штаба

Врангеля в Париже – генералам Хольмсену и Миллеру.

14 августа 1923 года, с рекомендациями двух враждующих эмигрантских организаций, через Висбаден, в автомобиле Арапова, Якушев прибыл в Париж.

25

До революции Якушев приезжал в Париж, что называется, встряхнуться. Останавливался в отеле «Амбасадор».

Ему правилась французская учтивость: его именовали де

Якушев – это «де» означало дворянское происхождение; обращались к нему не иначе как «экселанс», то есть «превосходительство». Правда, за это приходилось давать щедрые чаевые.

В Париже у него была в то время миловидная приятельница, с которой он посещал «Табарэн» и ездил на две недели в Ниццу. До 1914 года русские считались дорогими гостями в Париже. Правда, были в то время и другие русские; они жили на левом берегу Сены, занимались политикой и причиняли беспокойство французской полиции.

Таких русских Якушев старался не замечать. За ними следили чины русской охранки в штатском.

Теперь, за десять лет, все изменилось. Русские были не те, и французы забыли прежнюю учтивость. Утром, в скверной гостинице, Якушев развернул русскую газету.

Его поразило обилие объявлений о русских ресторанах, знакомые названия: «Мало-Ярославец», «Мартьяныч»,

«Доминик», «Петроград», «Тройка», «Кавказский погребок» и почему-то «Душка» – «роскошный тенистый сад, волшебное освещение, цыгане, кухня под наблюдением

Жоржа Голицына», «Водка поставщика двора Его Величества – „Пётр Смирнов и сыновья“.

«Однако быстро они сориентировались», – подумал

Якушев и далее прочитал сообщение о том, что в день храмового праздника лейб-гвардии его величества кирасирского полка будет отслужен молебен; тут же «Союз галлиполийцев» извещал, что в его церкви состоится молебен по случаю дня ангела генерала А. П. Кутепова. О нем

Якушев знал, а «Союз галлиполийцев» объединял, как известно, заклятых врагов советской власти, рядом с этим извещением был напечатан некролог, посвящённый какому-то губернскому предводителю дворянства барону Унгерн-Штернбергу, затем небольшая заметка о прерогативах земских начальников в будущей России. На второй полосе выделялась размером статья какого-то профессора. От неё разило таким верноподданническим духом, что тут же вспомнились черносотенные газеты «Русское знамя» и

«Вече». Эти газеты были любимым чтением малограмотных дворников, мелких лавочников и мясников, состоявших в «Союзе Михаила-архангела».

«Уж лучше бы рекламировали свои кабаки и огурчики собственного засола, – со вздохом подумал Якушев об эмигрантах. – А я ведь совсем недавно принимал всерьёз этих „белых витязей“.

Он побрился, оделся и спустился в вестибюль гостиницы.

Арапова уже не застал. Опекать Якушева было некому.

В угловом кафе ему принесли жидкий кофе и чёрствый бриош. Видимо, русских здесь не очень почитали.

Якушев знакомился с Парижем 1923 года. Как изменился этот город по сравнению с довоенным временем! Он оставил его в 1908 году, когда улицами владели извозчичьи экипажи – фиакры, а на весь Париж было лишь несколько тысяч автомобилей, громоздких и неуклюжих. Город был наполнен перезвоном колокольчиков. Это фиакры подавали сигналы прохожим. То, что казалось тогда Якушеву ослепительной иллюминацией в витринах магазинов, меркло перед феерией разноцветных огней, которая поражала приезжих в 1923 году.