Мёртвое сердце (СИ)

Они ещё немного поговорили, но больше интересной информации не было ни у Эванса, ни у Лили. Девушка жаловалась на Снейпа, — тот вдруг решил её отчего-то совсем игнорировать, хотя раньше они неплохо вроде бы общались, — и разошлись по гостиным.

Эванс долгое время бродил и петлял по коридорам замка, пока не решил, наконец, вернуться в свою комнату. Последнюю неделю ему не слишком нравилось там находиться ночью. Оказалось, что беззащитность сна рядом с другими людьми его напрягает.

Когда он пришёл в комнату, все его соседи уже давно спали. Не раздеваясь, Эванс лёг в кровать и укрылся одеялом с головой. Дышать ему было не нужно, так что никакой духоты и неудобства.

В эту ночь его вновь посетило видение. Приятное, тягучее, тянущее за собой. Эванс ощущал всё, что делает его знакомый с чужим телом — и представлял, какого это было бы, если бы он коснулся настоящего тела Эванса. Как это — ощущать другого человека в такой момент?

— Я ищу, мой дорогой донор, — шипяще смеялся мужчина на ухо не-Эвансу, ритмично двигаясь на не-его члене, — ищу. Только ты никак не находишься. Ты в Англии? Моргни, если да.

Эванс едва прикрыл глаза, но этого хватило, чтобы его поняли.

— Отлично. Тогда я продолжу поиски. Но и ты тоже… ищи меня. Знаешь, кто я такой?

Эванс хотел бы сказать что нет, не знает, но сил на это не осталось. Его погребла под собой волна влажного, жаркого удовольствия — и он вернулся в своё холодное, спокойное тело.

Вовремя.

Одеяла на нём не было. Над Эвансом стоял Теодор Нотт с пустым, ничего не выражающим взглядом. Обычно насыщенные чёрные радужки потускнели, заплыли маревом — Эванс такое уже видел у тех, кто не в себе. Рука Нотта тянулась к медальону Эванса, к его дорогому сокровищу.

— Нотт.

Взгляд у Теодора прояснился, юноша мотнул головой, прогоняя дурман. Непонятливо оглянулся по сторонам и кое-как сфокусировался на Эвансе.

— А, рыжий… а почему я у твоей постели?

— Действительно, Теодор. Почему?

Нотт пару раз встряхнул головой, но ясности в глазах не добился. Руку, правда, от Эванса убрал — и прижал к виску, нервно массируя чувствительную точку.

— Не знаю… я пойду спать, рыжий. Не буди утром со своей птицей.

Юноша, пошатываясь, ушёл к себе, завернулся в одеяло и моментально вырубился. Эванс, ощутив чужой взгляд, посмотрел в сторону другого соседа по комнате — Блейза.

— Он часто у твоей кровати ошивался, — тихо сказал Забини. — Уже полторы недели, но раньше только стоял. Я пару раз видел, но не стал будить. Мама говорила, что лунатикам это опасно. Ну, а убить он тебя всё равно не может… то есть… спокойной ночи.

Когда он задёргивал полог на своей постели, Эванс заметил небольшую брошь на пижаме Забини. Чёрный черепок на скрещенных костях. Лили видела такой в одном из трактатов по некромантии. Итальянский «пиратский крест», отпугивающий немёртвых.

Забини интерес соседа по комнате заметил и блекло улыбнулся, прежде чем скрыться.

— Ты ведь знаешь, что эта брошь не поможет? — едва слышно спросил Эванс в тишине комнаты. — Я не настолько мёртв.

Ему не ответили.

До рассвета Эванс не смыкал глаз — внутренности сводило от страха за медальон. Он привык носить рядом с сердцем чужую жизнь, пульсирующую в металле и пахнущую багульником. Одна мысль о том, что Эванс может лишиться этого сгустка магии, приводила к священному ужасу и такой же священной ярости.

Очередная встреча с Лили состоялась в пятничную ночь. В субботу Эвасны планировали разделиться: Лили хотела уйти к Хагриду, нагуляться в лесу в последние моменты тёплой погоды и вообще приобщиться к природе; Эванс планировал отправиться куда-нибудь с Сириусом. Блек привносил в его жизнь активность и неизвестную ранее почти детскую радость.

— Стоял, говоришь? — Лили склонила голову к плечу и поводила кончиком сахарного пера по губам. — Дай-ка сюда.

Эванс дождался, пока сестра заклинанием очистит липкие пальцы, прежде чем отдать медальон.

Лили вертела его в руках непозволительно долгие пять минут. Прислушивалась, легонько скребла ногтём поверхность, даже куснула на пробу цепочку. Всматривалась в изображённую на украшении змею — и думала, вспоминала что-то приятное и неприятное одновременно. Веснушчатое лицо то кривилось в горькой ухмылке, то расплывалось в мягкой, едва заметной улыбке.

— Этот медальон открывается, — вынесла она наконец вердикт. — И, скорее всего, то, что тебя привлекает — внутри.

— То есть, это «нечто» можно переложить?

— Я такого не говорила. «Внутри», знаешь ли, понятие растяжимое… это может быть даже нематериальная вещь. Воспоминание, кусочек энергии, что угодно, даже запах в магической капсуле. И если мы просто откроем медальон, то ничего хорошего не будет. Можем не успеть ухватить то, что внутри, чтобы перенести.

— Что ты предлагаешь?