Мир без конца

Когда Керис зашла в дом, от запаха подходящей на огне свинины ее замутило, и она поспешила вернуться на улицу. Ей не хотелось болтать с женщинами на улице, не хотелось говорить о делах с мужчинами в здании гильдейского собрания. Потеплее закутавшись в тяжелый суконный плащ, она направилась в аббатство, села на надгробие на кладбище и уставилась на северную стену собора, дивясь совершенству сложной лепнины и изяществу стройных, летучих контрфорсов.

Она просидела недолго. Ей стало плохо.

Девушку стошнило прямо на могилу, но желудок был пуст и вышла только желчь. Заболела голова. Хотелось лечь, но дома витали жуткие кухонные запахи, и потому она решила пойти в монастырский госпиталь. Монахини разрешат ей немного полежать у себя. Она покинула кладбище, пересекла лужайку перед собором и зашла в госпиталь. Вдруг ей страшно захотелось пить.

Ее приветливо встретила Старушка Юлия, монахиня с добрым круглым лицом.

– О, сестра Юлиана! – обрадовалась Керис. – Вы не принесете мне кружку воды? – В монастырь вода поступала по трубам с реки – холодная, прозрачная, чистая.

– Ты захворала, дитя мое? – с беспокойством спросила Юлиана.

– Немного тошнит. Если можно, я прилегла бы ненадолго.

– Конечно. Я позову мать Сесилию.

Девушка легла на один из аккуратно разложенных на полу соломенных тюфяков. Сначала ей стало лучше, но потом вновь ужасно разболелась голова. Вернулась Старушка Юлия с кувшином и кружкой, следом пришла мать Сесилия. Керис отпила воды, ее вырвало, она выпила еще.

Настоятельница задала ей несколько вопросов, затем подвела итог:

– Ты что-то съела. Нужно прочистить желудок.

Керис было так плохо, что отвечать она не могла. Сесилия ушла, а вернувшись с флаконом, дала девушке ложку приторной микстуры со вкусом гвоздики.

Девушка лежала с закрытыми глазами и отчаянно хотела, чтобы боль прошла. Через какое-то время у нее дико свело живот, тело своевольно принялось избавляться от содержимого нутра. Керис смутно подозревала, что так действует снадобье Мэтти. Через час все кончилось. Юлиана раздела Керис, вымыла, поменяла испачканное платье на монашескую рубаху и уложила на чистый тюфяк. Керис закрыла глаза и замерла, напрочь лишившись сил.

Зашедший ее проведать приор Годвин сказал, что нужно пустить кровь. Потом пришел другой монах, усадил ее, заставил вытянуть руку и поместить локоть над большим тазом, взял острый нож и вскрыл вену на сгибе руки. Керис почти не ощутила боли, едва заметила медленный ручеек крови. Через какое-то время монах наложил на надрез повязку, велел прижать. Таз с кровью он унес.

Словно в тумане, Керис видела отца, Петраниллу, Мерфина. Старушка Юлия время от времени подносила к ее губам кружку, Керис пила, пила и никак не могла напиться. Потом она увидела зажженные свечи и сообразила, что, должно быть, уже наступил вечер. Она погрузилась в полудрему, ее мучили ужасные видения, все про кровь. Всякий раз, когда она приходила в себя, Юлиана давала ей воды.

Наконец Керис очнулась. Было светло. Резь почти утихла, осталась лишь тупая боль в голове. Потом Керис поняла, что кто-то моет ей бедра, и приподнялась на локте.

Возле тюфяка на корточках сидела послушница с лицом ангела. Рубаха на Керис была задрана до пояса, и послушница омывала ее ноги тряпкой, смоченной в теплой воде. Через какое-то мгновение Керис вспомнила имя:

– Мэйр.

– Да, – улыбнулась послушница.

Когда она выжимала тряпку в таз, Керис испугалась, заметив красную жижу.

– Кровь!

– Не волнуйся. Это месячные. Сильные, но ничего страшного.

Керис поняла, что ее одежда и тюфяк пропитаны кровью, откинулась на спину, посмотрела в потолок. Слезы выступили у нее на глазах: то ли от радости, то ли от печали.

Она больше не в тягости.

Часть IV. Июнь 1338 года – май 1339 года

30

Июнь 1338 года выдался сухим и солнечным, но шерстяная ярмарка обернулась крахом – для Кингсбриджа в целом и для Эдмунда-суконщика в частности. Посреди недели Керис поняла, что отец разорен.

Горожане предвидели трудности и подготовились к ним, как смогли. В дополнение к парому и лодке Иэна они поручили Мерфину сколотить три больших плота, чтобы толкать их по реке баграми. Мерфин, пожалуй, мог бы сколотить и больше, но на берегах не осталось удобных мест для причаливания. В аббатство пускали с раннего утра, а паром ходил всю ночь при свете факелов. Горожане уговорили Годвина разрешить кингсбриджским лавочникам перебраться в предместье и торговать в очереди на паром, надеясь, что эль Дика-пивовара и булочки Бетти Бакстер скрасят людям ожидание.

Этого оказалось недостаточно.

Ярмарка получилась малолюдной, и все равно очереди выстроились, как никогда, длинные. Плотов не хватало; оба берега реки превратились в слякотное болото, повозки постоянно увязали, и их приходилось вытаскивать воловьими упряжками. Хуже того – плотами было трудно управлять, два раза они сталкивались, и люди падали в воду. К счастью, никто не утонул.