Мир без конца

Мерфин явно не хотел, чтобы у нее создалось впечатление, будто у них с Элизабет отношения. Может, так, а может, ему неловко признаваться в том, что влюбился в другую. Девушка могла лишь догадываться о его чувствах, но знала наверняка, что Элизабет влюблена в Мерфина. Достаточно было увидеть, как та на него смотрит. Пускай Элизабет прозвали ледяной девой, Мерфин сумел растопить эту ледышку.

Плот пристал к берегу. Керис сошла на сушу и направилась вверх по склону к центру города.

Мерфина ее новости явно потрясли. Керис хотелось плакать, когда она вспоминала отчаяние на его лице. Такое же лицо было у него, когда она отказалась возобновить их отношения.

Девушка по-прежнему не знала, чем хочет заниматься в жизни. Она всегда считала, что, чем бы ни занималась, жить будет в удобном доме и кормиться от выгодного ремесла. Но теперь земля уходила из-под ног. Керис ломала голову в поисках спасения. Отец держался со странным умиротворением, словно до сих пор не осознал размаха потерь, но Керис понимала: что-то нужно делать.

На главной улице она столкнулась с дочерью Элфрика Гризельдой, несшей на руках шестимесячного малыша. Гризельда назвала сына Мерфином – вечный упрек взрослому Мерфину, отказавшемуся на ней жениться. Она по-прежнему строила из себя оскорбленную невинность, хотя никто в городе не считал Мерфина отцом ее ребенка. Правда, некоторые полагали, что ему все же следовало жениться на Гризельде, так как он с нею переспал.

Когда Керис подходила к дому, навстречу вышел отец. Девушка в изумлении уставилась на него. Он был в одном нижнем белье: длинной рубахе, подштанниках и чулках.

– Где твоя одежда?

Осмотрев себя, Эдмунд недовольно фыркнул:

– Я становлюсь рассеянным. – И вернулся в дом.

Наверно, снял накидку, собираясь в отхожее место, а потом забыл одеться. Может, возраст сказывается? Но отцу всего сорок восемь, да и не похоже такое поведение на обычную забывчивость. Новый повод для беспокойства.

Эдмунд вновь показался из двери, одетый как полагается, и отец с дочерью пересекли главную улицу, направляясь к аббатству. Олдермен спросил:

– Ты сообщила Мерфину про деньги?

– Да. Он впал в отчаяние.

– Что сказал?

– Что может расходовать меньше материала и работать медленнее.

– Но тогда он не закончит к следующему году.

– Говорит, это лучше, чем вообще не достроить мост.

Они подошли к лотку Перкина из Уигли, торговавшего несушками. Ветреница Аннет, дочь крестьянина, расхаживала с подносом яиц, закинув лямку на шею. За прилавком Керис увидела Гвенду, теперь работавшую у Перкина. Подруга была на восьмом месяце беременности, ее грудь налилась и отяжелела, живот раздулся. Гвенда стояла в привычной взгляду позе будущей матери, у которой болит спина, опираясь одной рукой на бедро.

Керис подсчитала, что, не прими она тогда настой Мэтти, сейчас тоже была бы на восьмом месяце. После выкидыша ее груди сочились молоком, и она долго не могла отделаться от мысли, что собственное тело обвиняло хозяйку в совершенном грехе. Она терзалась угрызениями совести, но, стараясь рассуждать разумно, неизменно приходила к выводу, что, случись это опять, сделала бы то же самое.

Гвенда поймала взгляд Керис и улыбнулась. Несмотря на все выпавшие на ее долю испытания, она добилась своего: Вулфрик стал ее мужем. Сильный, как крепкий жеребец, и такой же привлекательный, тот неподалеку грузил на повозку деревянные ящики.

– Как ты себя сегодня чувствуешь? – заботливо спросила Керис у подруги.

– Спина все утро болела.

– Осталось чуть-чуть.

– Думаю, пара недель.

Эдмунд спросил:

– Кто это, дорогая?

– Ты разве не помнишь Гвенду? Она заходила к нам в гости по меньшей мере раз в год последние десять лет.

Олдермен улыбнулся:

– Я не узнал тебя, Гвенда. Наверно, беременность виновата. Но ты прекрасно выглядишь.

Отец с дочерью пошли дальше. Керис знала, что Вулфрик так и не получил наследство, а у Гвенды не вышло ему помочь. Керис не ведала в точности, что произошло в прошлом сентябре, когда ее подруга отправилась молить лорда Ральфа. Судя по всему, Ральф что-то пообещал, а потом не сдержал слово. Что бы там ни случилось, ныне Гвенда ненавидела лорда Уигли лютой, почти пугающей ненавистью.

Поблизости выстроились лотки, где местные суконщики предлагали бюрель, неброскую ткань неплотного переплетения, из которой люди попроще шили себе одежду. Здесь, в отличие от лотков торговцев шерстью, дело шло вовсю. Пряжей торговали оптом, и потеря нескольких крупных клиентов могла обрушить рынок, а бюрель продавали в розницу. Такое сукно пользовалось устойчивым спросом, его раскупали в любом случае. Может, в трудные времена цена чуть понижалась, но одежда ведь требуется каждому.

У Керис мелькнула смутная мысль. Не сумев распродать пряжу, купцы иногда делали из нее сукно и торговали уже им. Однако это тяжелый труд, а доход от бюреля незначительный. Все покупали самое дешевое, и торговцы занижали цены.

Внезапно девушка посмотрела на лотки другими глазами.

– Интересно, что приносит больше денег? – задалась она вопросом вслух.