Мир госпожи Малиновской

Впрочем, оба они были ему рады. Богна – поскольку ощущала к нему настоящую симпатию, Эварист же, как она заметила, имел небольшой пунктик насчет аристократии. Она считала это мелким и почти незаметным изъяном, который тем более не мог удивлять в Эваристе, поскольку он, происходя из довольно скромной среды, обладал куда более широкими жизненными устремлениями, и было естественно, что он хотел повысить уровень своих отношений с окружающими.

Впрочем, если говорить об Урусове, то этим человеком невозможно было не восхищаться. Высокая культура его ума и чувств, спокойствие, с которым он сносил свои бедность и увечье, наконец, почти женственная красота и свежесть реакций, не затертых трагическими событиями, представляли собой целостность настолько привлекательную, что Мишеньку буквально разрывали на части многочисленные знакомые. Близость его с Богной происходила из факта, что некогда он был в Пажеском корпусе с ее дядей Мацеем Бжостовским, кроме того, вот уже долгие годы он дружил с семьей Боровичей, с которыми находился в родстве через бабку из рода Довмунтов.

Богна очень ценила мнение Мишутки, и теперь, воспользовавшись тем, что Эварист вышел, спросила его напрямую:

– Нравится он тебе?

– О, несомненно, – кивнул он. – Впрочем, я его знал и раньше. Если не ошибаюсь, это точная копия того, что ты искала.

– Отчего же не оригинал? – рассмеялась она.

– Потому что видишь ли… как бы это сказать…

– Прямо! – поощрила она.

– Ясное дело. Так вот, оригиналу такого типа исполнилось бы уже лет сто. Вероятно, он должен был оказаться из видных людей времен Второй империи^[12]. Знаешь, я не консерватор, и, если бы увидел в те поры где-то в Булонском лесу карету оного оригинала, покрытую слишком свежим лаком, с лакеями в слишком новых ливреях, я бы не только не возмутился, но и приветственно приподнял бы шляпу в ответ на кивок нового господина, в крови которого кровяных телец больше, чем ртути, и чья витальная энергия вот-вот подчинит Париж, Францию, Землю и несколько ближайших планет.

– Мишенька, ты несколько загадочен.

– Не думаю.

– Но отчего же копия?

– Ах, оригинал был настолько удачным, что жизнь, узнав Дарвинову теорию эволюции и выживания наиболее приспособленных, приступила к его массовому копированию. И хоть на шапирографе^[13] копии порой получаются слабее, твой муж, кажется, экземпляр первоклассный и совершенный.

– Я такого не люблю, – скривилась она. – Скажи просто: нравится он тебе или нет?

– Он очень красив…

– Мишенька!

– Ты не дала мне закончить. Он красив и обаятелен. Хороший отпечаток, если добавить немного ретуши твоей милой ручкой, обретет рельеф в одних местах и утратит лишние выпуклости в других.

Вошел Эварист и, услышав последние слова, спросил:

– Говорите о фотографии?

– Да, – кивнул Урусов. – Я сделал массу снимков в Чехословакии.

И разговор перешел на более спокойные темы.

Но Богну не удовлетворили завуалированные ответы Урусова. Она положилась на свою наблюдательность: оба они вели беседу свободно и увлеченно, а уже одно то, что Мишенька не пользовался своей иронией в полной мере, казалось, свидетельствовало о его позитивной оценке Эвариста.

На прощание он сказал:

– Я прервал ваши карантинные мероприятия, которые на вашем языке так мило именуются медовым месяцем. Простите мне это нарушение сухого закона. Но в том есть и ваша вина. Молодожены должны вещать на дверь предупреждение: «Внимание! Высокое напряжение!» Не бойтесь, когда карантин минует, я стану заглядывать к вам чаще. Пока же – до свиданья и… Бог в помощь!

– Какой чудесный человек! – воскликнул Эварист, когда они остались одни. – Голубая кровь, настоящий князь, правда – голытьба, но все же князь, и никаких тебе капризов, нос не задирает. Вот это я понимаю! Денхофф только барон, а без палки к нему и не подступись. Только знаешь… хм… как-то странно, что он с тобой на «ты», а со мной на «вы». Как думаешь?…

– Но ты ведь не против, что я с ним на «ты»?

– С чего бы! Боже сохрани! Однако не думаешь ли ты, что было бы правильней, если бы он выпил со мной на брудершафт?

– А тебе разве не все равно?

– Да, но я бы предпочел… При случае предложи это ему, а то мне как-то неловко. Подумает еще, что мне его княжеская митра импонирует.

– Хорошо, дорогой, – согласилась она с улыбкой.

Эварист был в прекрасном настроении, а поскольку из-за визита Мишеньки к ужину подавали вино, слегка расшалился и сделался особенно чувственным.

Но несмотря на это, не забыл он и о своих молитвах. Каждое утро и вечер он проговаривал их, встав на колени у постели.

Также каждое воскресенье он ходил на мессу, и всегда, сколько бы церквей ни миновал, приподнимал шляпу. В этой его набожности не было чрезмерности, как не было нарочитости или тайны. Его вера была лишена экзальтации, он не вмешивался в чужие религиозные дела и не поучал. Делал то, что согласовывалось с его убеждениями, не стыдился этого, и Богна очень ценила в нем такие черты. Собственно, именно подобное отношение к религии доказывало врожденную культуру человека.