Мир, которого не стало

В то же лето я ездил и в Конотоп (Черниговской губернии). Товарищи организовали там забастовку в помощь фабричным и не знали, как из нее выйти. Специальный человек по имени Шмуэль Паперна приехал в Лохвицу, чтобы я заменил его в Родовке. Мы вместе поехали туда в товарном вагоне, опасаясь полиции. Я посовещался с товарищами, произнес речь перед бастующими и мирно завершил переговоры с хозяевами. В Конотопе жил мой дядя, Исраэль-Давид Динабург, младший брат моего отца. Он был уверен, что я загляну к нему, но я не заходил к родственникам и знакомым, так как не был уверен, что мой визит будет желанным. А они, мои родственники, ждали меня каждый день, но напрасно.

И именно в то время мне пришло срочное приглашение от моего дяди Пинхаса Островского из Рамен: он болен и просит, даже требует, чтобы я заехал к нему в Ромны по дороге из Конотопа. На следующий день, в 11 часов, я был в доме дяди. Дверь открыла его дочь, Эстер Гамзу. Вначале она не узнала меня. И правда: последний раз мы виделись семь лет назад.

Она обрадовалась моему приезду: «Папа был прав. Он был уверен, что ты приедешь. Он сказал: «Не может быть, чтобы Бен-Циан не приехал, когда ему передали, что я его зову». Дядя плохо себя чувствовал, но оделся и вышел в гостиную. Тети не было дома. Дядя осмотрел меня с ног до головы и сказал: «Ты сильно изменился и все же остался тем, который был. Почти таким, каким был. Я позвал тебя для важной беседы. Я должен выполнить заповедь «обличи ближнего своего». Эта заповедь написана неподалеку от запрета на соединение несоединимого, и упрекнуть я тебя хочу именно за этот грех, за тяжкий грех килаuм{536} (смешения), которого остерегались даже дети Ноя». И дядя громко возвестил: «Почему ты взял на себя соединить несоединимое: сионизм и социализм?!»

И в длинной речи начал объяснять мне, что «социализм опасен для евреев», для самого существования еврейства.

«Мы уже привели им "мессию и спасителя", и что из этого вышло? Ты знаешь, что Рамбам сказал про этого "мессию"? Ты же знаток Рамбама! Что "это привело к падению Израиля от меча и рассеиванию и унижению его остатков". И что "в день, когда он пришел в мир, умножились войны и кровопролитие, преследования, угнетения и уничтожение евреев, так как он ввел в заблуждение большую часть мира". Ты что, не знаешь, – сказал дядя, – что антисемиты уже начинают смешивать социализм с ненавистью к евреям? И кончится тем, что ненавистники Израиля примешают свою ненависть к социализму и победят. Поэтому сойди с этого пути! Все будет еще проще – соседи убьют нас, захватят наше имущество и объявят, что они воплощают принципы социализма! Это будет государственный социализм: они пойдут от дома к дому по распоряжению правительства, убьют нас и возьмут наше имущество. Правительство присоединится и даже будет организовывать этот «социализм». Боюсь я, что еще при нашей жизни нам доведется увидеть страдания мессианской эры, и только их…»

В таком духе он говорил долго – Талмуд и Каббала, хасидизм и палестинофильство, философия и мрачные пророчества о будущем соединении антисемитизма и социализма.

Я попытался объяснить дяде мою позицию с помощью высказывания раббана Гамлиэля{537}: «Что, из-за глупцов, поклонявшихся солнцу, луне и звездам, нам перестать наслаждаться сиянием солнца, луны и светом звезд?» Это сравнение рассердило дядю, но особенно его рассердил мой насмешливый тон. Я сказал: «Сионизм и социализм – это ведь базис, подложенное. А сказано в «Мидраше Танхума»{538}: одежда из смешанных тканей, шатнез{539}, не будет одета на тебя, на тебя одета не будет, но будешь подкладывать ее под себя».

Дядя объяснил мне значение килаим и смысл запрета сажать на одном поле плодоносящее и неплодоносящее дерево. Завершил он свою речь строгим предупреждением: «Это соединение несоединимого не только повредит нам, оно уничтожит нас. Ты увидишь – еврейское имущество конфискуют, евреев разрешат грабить на законных основаниях, как буржуев, и даже преследовать и убивать – как врагов социализма, а ты и твои друзья – вы отречетесь от Сиона и Израиля! И все это будет по твоей вине и по вине тебе подобных, заблуждающихся и вводящих в заблуждение многих!»

Подобным образом мой дядя распространялся два часа без перерыва, не давая мне открыть рот. Начал с объяснений про соединение несоединимого, в котором заключается бунт против законов божеских и человеческих, и закончил описанием ужасов преследований и уничтожений. Его слова были хорошо продуманы – и устрашающи. Я вышел от него разбитым и почти сломленным.

Вернувшись под вечер в Лохвицу, я обнаружил на своем столе конверт с запиской Гени Волынской. Она приглашала меня на завтрашнюю встречу с профессором М. Туган-Барановским перед его отъездом из города (в письме она называла его «Туган» – так его именовали приятели и близкие друзья) и просила дать ей знать, как только я вернусь в город. Встреча была назначена в доме одного из членов земства, приятеля Туган-Барановского. Геня привела меня туда, представила и ушла, сказав: «Я выполнила свою задачу».