Мир, которого не стало

Верные мне Давид и Зелиг были еще более расстроены, чем я. Они в воображении уже связывали свое будущее с работой первопроходцев, настоящих пионеров в еврейском государстве, или с поселенческой работой ради подготовки почвы. И вот… Оказывается, для этих мечтаний нет никаких оснований. Особенно огорчался Зелиг. Он был тогда молодым человеком лет семнадцати, невысоким и широкоплечим, с тонкими чертами округлого лица и железными ручищами, с курчавыми золотыми волосами и голубыми глазами, глубокими и мечтательными. Я говорил, что в сиянии лица и свете глаз Зелига можно увидеть его рай, все его мечты и упования. Самой большой его мечтой было еврейское государство. «Государство для нас и только для нас». Свободное, социалистическое еврейское государство, но непременно «реальное». И именно в Эрец-Исраэль! Он скептически отнесся к идее нашего присоединения к ССРП: он, Зелиг, не представляет себе иного исхода из галута, кроме как в Эрец-Исраэль. Однако он не хотел продолжать самостоятельно размышлять на эту тему после решения товарищей, да и не осмеливался. Но не переставал шептать мне: «Жаль, что нет еврейского государства, которое могло бы быть в Эрец-Исраэль!» Он абсолютно верил Элиэзеру и всему, что тот говорил. И если «он» сказал, что это невозможно, что нет времени ждать, что если мы будем оставаться на месте еще какое-то время, мы совершенно выродимся, а может, и будем уничтожены, – делать нечего. Надо торопиться! Но несмотря на это… жаль, в Эрец-Исраэль было бы уместнее… лучше. И даже безопасней. «В Эрец-Исраэль мы бы чувствовали себя уверенней. И отец мой так говорит, – сказал он мне. – Если бы ты решил возразить Элиэзеру, мы с Давидом (Капланом) первыми пошли бы за тобой. Сердце подсказывает мне, что этот путь правильный, но слова Элиэзера справедливы».

Все семья Зелига находилась под нашим влиянием: его старший брат, который работал вместе с их отцом-шорником, был членом нашей организации, сестра училась в школе для девушек, и отец с матерью – она была швеей – были постоянными посетителями «недельных хроник», а в их доме был склад оружия кружков самообороны. Зелиг рассказал мне по секрету, что его отец тоже в свое время был революционером и покушался на губернатора или на вице-губернатора.

Его отец, высокий и с роскошной бородой, большими тяжелыми руками и хитрыми глазами, всегда склоненной на сторону головой и небрежной походкой, был образованным евреем, но почему-то старался скрыть свои знания и показать, что он невежда, который нахватался каких-то знаний со слуха. Настроение Зелига беспокоило его отца, и как-то раз, когда сын работал за городом (Давид Каплан устроил его на случайную работу в земскую слесарную мастерскую в пригороде), он пригласил меня к себе. Он рассказал мне по секрету свою историю: уроженец местечка, расположенного между Сувалками и Вильно, половину жителей которого составляли евреи, в юности он помогал отцу, который ездил по деревням с товаром. И вот во время погромов начала 80-х годов стало ему известно, что один из чиновников при губернаторе, чуть ли не его заместитель, разъезжает по деревням и подстрекает к погромам. В одном местечке поблизости, в Больвержишках, были погромы, и согласно сведениям, которые он получил от крестьян, в них был замешан тот самый чиновник – он ездил по губернии и даже в другие заезжал, чтобы подготовить еврейские погромы. Отец Зелига и его друзья из «деревенских» евреев решили отомстить, подстерегли чиновника и сильно избили – по-моему, он умер от этих побоев. Они также ограбили его, чтобы не дать возможности приписать нападению явный политический характер или предположить «еврейский след», а отнести его исключительно за счет грабежа. Бумаги, которые были при нем, они послали «одному из великих раввинов», рассказав ему, что похитили их в гостинице у одного помещика. В бумагах были записи о погромах; отец Зелига слышал, что они пришли туда, куда нужно. Потом он был арестован по подозрению в причастности к нападению. Крестьяне, которых он расспрашивал о поездках чиновника, донесли на него. Доказательств не было, но несмотря на это, его приговорили к ссылке, откуда он бежал и поселился в Лохвице. «Так же я и сына воспитал, – сказал он мне. – Зелиг станет человеком в еврейском государстве! Мой Зелиг – настоящий мужик. Точно как я в молодости».