— Поверь, это далеко не самое худшее, что со мной случалось. Спасибо, Стив, но пойми, мне надо побыть одному. Я перезвоню, когда доберусь. Попозже.
— Но…
— Прошу тебя, останься дома. Я должен сделать это один.
— Рой…
— И я тебя тоже.
Дом одиноко мрачнел в чуть подбеленном утре. Темные провалы окон — как запечатанные тоннели. С той, другой их стороны пустота и скорбь. Рой не спешил выходить из машины. Он вообще уже никуда не спешил. Теперь можно плестись вдоль жизни так долго, как только позволят силы. Он уже взял из прошлого ЭТО. А еще все остальное. Он не откажется ни от чего. Каким бы оно ни было. Все, кроме этих окон.
В гостиной тоже темно и тихо. Очень темно и очень тихо. Невыносимо темно и невыносимо тихо. Эта тишина оглушает, а темнота ослепляет. Проклятое сердце не бьется. Оно слепо и глухо, а поводыря нет, и оно потеряно. Пытается на ощупь понять, куда идти, но пока не поймет. Потому и мнется на месте.
— Энди, — тихо позвал Рой.
Это последние капли надежды, но в ответ темнота и тишина.
— Энди.
Нет, он уже не звал, он просто произнес его имя, потому что это последнее, что осталось еще от парня в этом доме, и Рой просто захотел услышать, как оно звучит. Включенный свет проявил одиночество его жизни. Чисто. До скрипа, словно это не его жизнь, а всего лишь макет под стеклом. На столе ключи и карточка. Он не взял. Вот она перерезанная вена, из которой сочится кровь. Он не взял. Просто отделил от себя то, что было, перешагнул и ушел. Рой снял куртку, достал из холодильника виски и плеснул в стакан. Это должно немного помочь. Сам себе компания. А свет мешает. В нем как-то очень ясно видится одиночество, а вот подсветка под полками… Так лучше. Не так заметно собственное уродство, а виски кажется теплее. И время не так боится. Поползет незаметно по углам. Рой достал из кармана брелок. На одной стороне «Р», на другой «М». Все верно. Все так, как и должно быть. Когда-то он разорвал нить Энди, потому что хотел убить, и Энди разорвал его нить. Потому что хотел спасти.
Рой почувствовал усталость. Пойти, лечь. Забыться хоть на время. Чтобы отвалилась память. И он побрел наверх. Маккена поднимался по ступеням, словно спускался в глубокий колодец. Наверху в студии кромешная темнота. Шторы задернуты, и это почти счастье. В ней можно потеряться, в этой темноте, забрести куда-нибудь и сгинуть. Рой подошел к окну. Узкая полоска грязно-серого света сквозь стекло — как приоткрытая дверь. Сейчас утро выбелит панталоны, скрыв свою нерадивость, а день опустит сверху разноцветные юбки, и все пойдет своим чередом там, за этой полоской приоткрытого мира.
— Где ты, Энди? — почти неслышно прошептали губы. — Я люблю тебя.
— Я помню. Ты как-то уже говорил, — тронуло плечо легкое теплое дыхание.
Рой обернулся. Все. Можно умирать, потому что счастливее он уже, наверное, не сможет быть.
— Не оставляй меня никогда.
— А ты не отпускай меня никогда.
(1) Ренди Харрисон о своем персонаже Джастине Тейлоре «Queer as folk».
(2) Я чертовски привлекателен. (англ.).
(3) Я тебя поимею (англ.).
Часть 16. Yes.
3.16. YES! (Да)
Рой видел, что Энди расстроен, расстроен настолько, что уже не может этого скрыть.
- Что опять? – Маккена хотел обнять парня, но тот одернул плечо.
- Не могу.
- Энди…
- Оставь, Рой. Не говори ничего. Забудь.
Вот дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! И еще раз, дерьмо! Маккена сходил с ума от бессилия. С парнем творилась беда. Он словно потерялся в этом мире, и единственная дверь, через которую можно вернуться – это шест, но он не мог себя заставить. Он не мог к нему подойти, не мог прикоснуться, не мог выползти из тяжелых переживаний.
- Давай я сниму его, - по сотому кругу предлагал Маккена. – Не хочу, чтобы ты его видел. Это почти бермудский треугольник, в котором тонет твоя жизнь.
- Нет, - отвечал Энди и больше ни о чем не хотел говорить.