— Мы были готовы к этому, хотя не ставили это в ранг основной задачи. Мы просто хотели показать людей с их недостатками, проблемами, как социального, так и внутриличностного характера; людей, которые ошибаются и имеют мужество признать это. Это сериал о людях, которым было просто трудно любить друг друга, о людях, которые преодолели все именно потому, что решились друг друга любить. Мы с самого начала договорились позволить всему быть таким, каково оно и есть.
— Не представляю, — вставил ведущий, — как можно было решить такое количество проблем.
— Это не количество, потому что все началось гораздо позже. И это наступило тогда, когда мы поняли, что не хотим снимать традиционный сериал, в котором обычно присутствуют идеальные персонажи с ярко выраженными идеальными характерами. Эти сериалы имеют адаптированную версию, которая легко переваривается зрителями…
Бернарда смотрела на Галлилея и радовалась. Он говорил. Боже! Как красиво он говорил! В его глазах горел огонь. Все еще горел, несмотря на то, что все уже кончилось. Нет, не кончилось. Для нее. Какие все же правильные слова, звучащие в самом конце сериала. Они за кадром, и оттого голос Рона воспринимается объемно. Эта маленькая деталь появилась спонтанно. Такого еще не делал никто. Камера перемещается, берет в ракурс ступени лестницы, гостиную, входную дверь… «Этот сериал изменил нашу жизнь, — говорит Галлилей. — Мы научились у наших героев многому. Надеемся, что он изменит и вашу жизнь…». Он изменил жизнь Бернарды. Как-то вдруг, и она ощутила, что значит быть счастливой. Рон Галлилей, ее преподаватель, недосягаемый предмет студенческого вожделения, самый прекрасный в ее представлении мужчина… он теперь ее мужчина. Так странно. Что случилось, что она внезапно обрела для него не визуальную, а физическую оболочку? Как произошло, что пустое пространство, в котором он никогда не замечал ее, стало для него плотно заполнено ею? Энди сказал тогда, когда она оправдывалась, стесняясь этой связи: «Блин! Прикольно! Я так и знал, что любовь — это заразно!» Потом он нес какую-то чушь про кукурузные зерна, про которые вещал ему Капли Дождя, потому что понял, что не застал, а именно застукал эту пару за каким-то не тем занятием.
Бернарда любовалась, рассматривая, как Рон делает эти широкие жесты своими огромными ручищами, словно сматывает огромный клубок шерсти, и думала, что даже, если в ее жизни не будет больше ничего, того что есть уже достаточно, чтобы считать себя самым счастливым человеком на свете.
Ведущему было плевать и на Лави′ну, и на Галлилея, и на всех, и все остальное, поэтому он грубо вклинивался, словно ему платили за каждую реплику. Он был ей неприятен, и она параллельно обдумывала это. Вообще, у многих творческих людей бывают определенные состояния с запахом шизоидности, когда они спокойно и одновременно существуют в нескольких плоскостях. Гораздо реже случаются ситуации, когда одна из плоскостей какого-либо человека полностью совпадает по конфигурации с плоскостью другого, словно попадая в некий карман общего творческого пространства. Сейчас Бернарда не знала, что обдумывает одну и ту же мысль совместно с Роем. Вообще, у каждого из присутствующих на сцене параллельно и перпендикулярно друг другу возникали схожие мысли. Вывод односложен: ведущий выглядел невоспитанно-убого на фоне сияющего Галлилея.
— Если я правильно понимаю, — не унимался ведущий, — вы хотели показать, насколько привлекательны квир-отношения?
— Не правильно понимаете! — не выдержала Лави′на. — Мы наоборот хотели показать, насколько они обычны. Это отношения между людьми и подчиняются законам обычного людского существования…
— А она — молодец, — шепнул Энди Маккена. — Не думал, что у нее хватит смелости.
— А у меня? — парень незаметно потерся коленом о ногу Роя.
— Смотря на что?
— На то, чтобы трахнуть тебя тогда, сто лет тому назад.
Маккена повернулся к нему почти всем корпусом, совершенно позабыв, где находится.
— Что-о-о?
— Говорю, что ты лишь физически сделал то, что я проделывал с тобой в уме уже не один десяток раз.
— Отличная новость, — Маккена чуть не воскликнул это вслух.
— Владей, — улыбнулся Энди и завел за щеку язык.
— Я люблю тебя, — произнес Рой как-то между «серьезно» и «очень серьезно».
— Замолчи, а то ведь я могу и поверить, — ответил парень как-то между "несерьезно" и "очень несерьезно"…
Замолчи. Я ведь могу поверить. Поверь Энди. Пожалуйста, поверь.