Мир неземной

– Да. Пожалуйста, избавь меня от скуки этого практического теста. Я просто умру, если сделаю еще один. Можешь представить? Смерть от вступительного экзамена, когда собираешься стать врачом.

– У меня нет хороших историй.

– Так расскажи плохую.

Я знала, что она делает. Она пыталась уговорить меня рассказать ей о Нана, потому что, хотя я слышала все истории Энн, она знала лишь некоторые из моих, и я всегда тщательно выбирала счастливые. Иногда подруга пыталась заставить меня говорить о брате, но никогда напрямую, только такими хитрыми способами, которые я всегда видела насквозь. Она рассказывала мне о своей сестре, а потом выжидающе смотрела на меня, как будто я должна что-то взамен. История о сестре за рассказ о брате, но я не хотела этого делать. Рассказы Энн о ее сестре, о вечеринках, на которые они ходили, о людях, с которыми они спали, не воспринимались как равноценный обмен на мои рассказы о Нана. У моих сказок не было счастливого конца. Годы его вечеринок и спячки не закончились тем, что он получил финансовую должность в Нью-Йорке, как сестра Энн. И это было несправедливо. В этом крылась причина моего сопротивления и негодования. Некоторые люди выходят из своих передряг невредимыми, преуспевающими. Некоторые – нет.

– Однажды я накрасила ногти своему брату, пока тот спал, а когда он проснулся, то попытался смыть лак для ногтей в раковине. Брат не знал, что требуется жидкость для снятия лака, поэтому продолжал тереть руки все сильнее и сильнее, а я смотрела на него и смеялась. А потом он повернулся и ударил меня, и у меня неделю был синяк под глазом. Такую историю ты хочешь услышать?

Энн сняла очки, надела их на макушку и закрыла учебник.

– Я хочу услышать любую историю, которую ты будешь готова рассказать, – заявила она.

– Ты не доктор. Ты не мой чертов психотерапевт, Энн.

– Так, может, тебе стоит к нему сходить.

Я начала смеяться злобным смехом, смехом, которого никогда раньше от себя не слышала. Я не знала, откуда он взялся, и, когда смех сорвался с моих губ, я подумала: «Что еще таится внутри меня? Насколько мрачна эта тьма, насколько глубоко она проникает?»

– Он умер, – ответила я. – Он умер. Он умер. Он умер. Все. Что еще ты хочешь знать?

Глава 49

Целую неделю в старшей школе мне снились кошмары. Я просыпалась в холодном поту, не могла вспомнить, что же в них происходило, но всякий раз, вскакивая от страха, я хватала блокнот и пыталась зарисовать сон. Когда это не помогло, я стала избегать сна.

Я не могла рассказать маме, что происходит, потому что знала: она будет волноваться, переживать и молиться, и я не хотела ничего такого, поэтому просто желала ей спокойной ночи и отправлялась в свою спальню. Я прислушивалась к звукам ее шаркающих шагов, а затем, как только убеждалась, что она заснула, прокрадывалась обратно вниз и смотрела телевизор на небольшой громкости.

Было трудно бороться со сном, и телевизор мало помогал. Я засыпала в кресле, и кошмар заставлял меня вздрогнуть, проснуться в панике. Я начала лихорадочно молиться. Я просила Бога остановить сны, а если нет, хотя бы позволить мне их вспомнить. Я терпеть не могла не знать, чего бояться.

После недели безответных молитв я сделала то, чего не делала годами. Я заговорила с Нана.

– Я скучаю по тебе, – шептала я в темноте гостиной, чью тишину нарушал лишь храп матери. – Нам тут нелегко.

Я спрашивала его о самых разных вещах, например: «Что нам сегодня посмотреть по телевизору?» или «Что мне съесть?». Моим единственным правилом было не произносить имя брата, потому что иначе все станет реальным, сведет меня с ума. Я знала, что говорю с Нана, но я также знала, что это вовсе не он и, если я произнесу его имя, а он не появится передо мной – мой совершенно здоровый, живой брат, – это разрушит заклинание. И поэтому я не упоминала его имя.

Однажды ночью мама застала меня в кресле. Я подняла глаза от телевизора, а она стояла там. Я поражалась, как мать иногда умудрялась двигаться так тихо, как будто была бесплотным духом.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

Прошло четыре года со смерти Нана. Три с половиной – с моего лета в Гане, месяц – с начала кошмаров. В то время я пообещала себе, что никогда не буду обременять маму, что она получит от меня лишь добро и мир, спокойствие и уважение, но все же я призналась:

– Иногда я разговариваю с Нана, когда не могу уснуть.

Она села на диван, и я внимательно следила за ее лицом, беспокоясь, что сказала слишком много, что нарушила наш маленький кодекс, свое личное обещание.

– О, я тоже разговариваю с Нана, – сказала мать. – Все время. Все время.

Слезы навернулись у нее на глаза.

– Он отвечает? – спросила я.

Мама закрыла глаза, откинулась на спинку и утонула в подушках.

– Да, думаю, да.

~

В ночь накануне экзаменов я наконец призналась Энн, что Нана умер от передозировки.

– Боже, Гифти, – ахнула подруга. – Блин, прости. Я столько наговорила, прости.