Глава 48
Я всегда медленно переходила к безрассудству, боялась опасности и смерти. Я годами избегала красных пластиковых стаканчиков и чаш для пунша на редких школьных вечеринках, куда меня приглашали. Только на втором курсе колледжа я впервые выпила. Не из любопытства, а от отчаяния. Я так устала от одиночества. Я просто хотела подружиться, что у меня никогда особенно не получалось. Эшли, лучшая подруга моего детства, стала таковой благодаря чистой силе воли и прямоте, которые проявляют только маленькие дети. Она спросила, хлопнув меня по плечу в тот день, когда застала меня на детской площадке по соседству: «Ты будешь моим другом?» Я сказала – да. Больше никогда так легко не получалось.
Нана дружба давалась проще. Помогали команды, то, как спорт скреплял эти стаи ребят вместе, давая им имена, чтобы обозначить их единство, – Торнадо, Гризли, Змеи. Стая крадущихся хищников. Раньше наш дом наводняли баскетболисты. В те дни, когда мама работала в ночную смену, я иногда замечала, как они дремлют после вечеринок в нашей гостиной, словно лес спящих гигантов.
Нана всегда любили, но после того, как он выбился в лучшие баскетболисты города, его крутость стала безграничной. В магазине, куда мы вдвоем ходили покупать продукты на обед, кассиры говорили: «Мы придем в субботу на игру, Нана». Было странно слышать, как имя моего брата звучит из уст алабамцев, их дифтонговый акцент замедлял гласные, пока оно не превращалось в другое имя. Когда я услышала его из их уст, посмотрела на него их глазами, он совсем не походил на моего брата. Этот Нана, Наа-наа, герой родного города, был не тем, кто жил в моем доме, кто подогревал молоко, прежде чем добавить в него хлопья, кто боялся пауков, мочился в постель до двенадцати лет.
Он был тихим, но хорошо ладил с людьми, зажигал на вечеринках. Я никогда не могла пойти с ним, и по ночам, когда он приводил друзей в наш дом, мне давали двадцать долларов, чтобы я сидела у себя в комнате. Я не возражала. Я была набожной маленькой девочкой, сидела на кровати, читала Библию и молилась, чтобы Бог спас их души от вечного проклятия, которое казалось неизбежным. Когда я убеждалась, что они заснули, то на цыпочках шла через лес, боясь разбудить великана. Если Нана не спал, иногда он требовал свою двадцатку обратно, но иногда готовил мне бутерброд с арахисовым маслом и желе, прежде чем отправить меня спать. Он всех выгонял, а потом до самого утра спешно убирался, пока наша мама не вернулась.
– Нана, что это? – спрашивала она всегда, замечая пробку от бутылки, упавшую за оконную раму, пятно от пива на тряпке для посуды.
– Брент заходил, – говорил Нана, прежде чем послать мне выразительный взгляд, мол, сдай нас – и умрешь.
Я никогда не говорила маме, но иногда жалела об этом. Например, вскоре после травмы, когда в компании брата стали появляться люди, которых я обычно не видела, и вечеринки длились дольше, чем обычно. Бутылка с оксиконтином начала истощаться, и вскоре Нана сказал моей маме, что его боль усиливается, а не уменьшается. Вскоре доктор выпишет рецепт, и мы увидим, как исчезнет эта бутылка и половина следующей. Мама найдет таблетки в люстре. Но в ту ночь, прежде чем я поняла, что нужно бояться, я спустилась к лестнице и увидела, как мой брат стоит на журнальном столике, давя на лодыжку больше, чем следует, а его друзья кружили рядом, подбадривали. Мне отчаянно захотелось обладать талантом брата собирать людей, вызывать их восхищение.