Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э.

С помощью монашества христианская идеология расширила свои права в восточных провинциях. Оно приветствовало в лице сирийских и коптских «спикеров» героев веры; и посредством переводов епископы греческих городов побудили негреческое население с живым интересом следить за их теологической повесткой. Город оставался тем театром, в котором происходила мобилизация общественного мнения. В особенности это было верно в отношении нового сердца Восточной империи – Константинополя. К 400 году никакой другой город не был столь вовлечен в социальные эксперименты, как Константинополь. Волны жестокой ксенофобии и религиозной нетерпимости (обычно в их сочетании) придавали этому городу такое ощущение собственной идентичности, которого недоставало полуязыческому Риму. Например, варварские полководцы никогда не приходили к власти в Восточной империи V века: они – чужеземцы и еретики-ариане – вынуждены были играть с огнем, так как единое христианское население Константинополя ощущало характерную для «кокни»119 гордость, побуждавшую их отстаивать свою ортодоксальность перед лицом столь высокопоставленных еретиков.

Качественная разница между двумя частями римского мира вскоре была проверена на практике. В 378 году вестготы, которые за несколько лет до этого были выдавлены из‐за Дуная под натиском гуннов, разбили части восточноримской армии и убили самого императора Валента в роковой битве при Адрианополе. В 406 году племена германцев перебрались через Рейн и, как картечь, поразили Галлию. В 410 году вестготский король Аларих разграбил Рим. Считается хорошим тоном рассматривать эти вторжения как неизбежность. Однако современники не разделяли беспристрастного ретроспективного взгляда современных историков. Вызов северного мира оказался сюрпризом для человека поздней Античности. Примерно до 400 года внимание людей оставалось сосредоточено на внутренней части империи вокруг Средиземноморья. Культурные люди отвернулись от Севера. Например, христианство распространялось внутри римского мира, преодолевая границу между «внутренним варварством» и классической цивилизацией. Христианские епископы и не мечтали о том, чтобы посылать миссионеров к «внешним варварам» за границу Римской империи. Скорее наоборот, христианство прививало людям ощущение тождества с городским образом жизни: его основные центры находились на средиземноморском побережье, и его этика была исключительно гражданской. Элегантные и сдержанные классические образы христианского искусства IV века не оставляли места дикости военного общества, подобного тому, что существовало за границами империи. Христианство являлось «мирным Законом». Христианские чиновники и христианские епископы в равной мере были шокированы варварами: «Есть ли место Богу в диком мире?» – писал один; «Как христианские добродетели могут сохраниться среди варваров?» – писал другой. История поздней Античности после 400 года – это отчасти история того, как все больше различающиеся общества Востока и Запада, структура и представления которых развивались в направлениях, обозначенных в этой части книги, приспосабливались к появлению новых чужеземцев.

Часть вторая: раздел наследства

Илл. 31. Неизменное язычество. В сельской местности язычество продолжало существовать почти до самого конца VI века. Для крупных землевладельцев, чей достаток и удовольствия происходили от земли, оно было частью жизни. Деталь мозаики «Малая охота» из Пьяцца-Армерина, Сицилия.

I. Запад

9. Западное возрождение, 350–450 годы

Со времен Марка Аврелия и до середины IV века центр притяжения античной цивилизации располагался, по-видимому, на восточных берегах Средиземноморья. До латинских провинций доносились лишь отголоски интеллектуальных и религиозных бурь, бушевавших в восточном мире. Все идеи, которые мы описывали в предшествующих главах, были впервые сформулированы на греческом языке. Когда император Констанций II в 357 году прибыл из Константинополя в Рим, он пришел как завоеватель, который аннексирует отсталый регион. Он вступил в город со всей помпезностью константинопольского roi soleil120 и решительно взялся за просвещение «простоватого» римского духовенства, насаждая свой собственный тонко сформулированный символ веры. Греческий мир всегда рассматривал себя как даритель. Антиохиец Аммиан Марцеллин приехал в Рим около 384 года, чтобы рассказать малосведущей латинской аудитории о Юлиане Отступнике, величайшем и самом греческом из последних императоров. Видимо, в IV веке плащ Тацита мог украшать плечи только грека, такого как Аммиан.