Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э.

Вплоть до 375 года римская армия и придворная жизнь, связанная с крупными военными резиденциями в Трире, Милане и Сирмии, подобно железным скобам, удерживали вместе разрозненные части западного общества. В это время такой солдат, как Аммиан Марцеллин, все еще мог пройти по большим военным дорогам, связывавшим Трир с Евфратом, владея простым латинским языком солдатского лагеря. Его без вопросов пропустили через все заставы, которые в воображении гражданского населения Средиземноморья стали непреодолимыми. Офицеры римского и германского происхождения, латиняне и греки, язычники и христиане – солдат Аммиан видел их всех и относился к ним благосклонно. С 364 по 375 год с северных границ уверенно правил империей суровый паннонец Валентиниан I. Его профессиональных управленцев ненавидел и боялся Сенат, и, хотя император был христианином, его действия регулярно входили в противоречие со все возрастающей нетерпимостью кафолических епископов. Он был последним великим императором Запада. События, которые последовали за его смертью, нанесли непоправимый ущерб профессиональному esprit de corps125 имперской бюрократии. В администрацию с невероятной скоростью и упорством проникала сенаторская аристократия. Император Феодосий I (379–395) – человек слабый и, как и они, землевладелец – открыл двор и для аристократов, и для кафолических епископов. В правление его сына – абсолютного ничтожества – Гонория (395–423) и, позднее, Валентиниана III (425–455) высшие должности стали, в сущности, уделом италийской и галльской знати. Сенаторов V века нельзя обвинить в нежелании участвовать в политической жизни империи. Напротив, они просто сделали государственную машину придатком их собственного образа жизни, в котором на политику было принято смотреть с задумчивой неспешностью, а место в администрации воспринималось как возможность позаботиться о своих друзьях. Дилетантизм, преобладание личных интересов, узкий кругозор – вот уродливые черты аристократического правительства Западной империи в начале V века.

Но, по крайней мере, это была их собственная Римская империя. Ни одна группа римлян не идеализировала Рим с таким энтузиазмом, как сенаторские поэты и риторы конца IV – начала V века. Тот самый миф, который не будет давать покоя людям Средних веков и Возрождения – Roma aeterna126, Рим как естественная кульминация цивилизации, длящаяся вечно, – был создан не в классический период Римской империи: он был прямым наследием бурного патриотизма, процветавшего в латинском мире в конце IV века.

И все же, что характерно для западного общества, эта волна патриотизма не объединяла людей, а разделяла их. Самыми громкими патриотами конца IV века были непоколебимые язычники. Симмах, например, почитал Рим как святой город. Языческие обряды, обеспечивавшие успех империи, сохранялись здесь вплоть до 382 года (когда император Грациан «распустил» весталок и убрал языческий алтарь из здания Сената). Потом Симмах неоднократно обращался к христианским императорам с просьбой продлить негласное соглашение, по которому Риму дозволялось сохранять статус привилегированного оазиса язычества – своего рода языческого Ватикана. Кафолические епископы отреагировали на эти притязания крайне враждебно: начиная с писем Амвросия, написанных в ответ на просьбу Симмаха в 384 году, и заканчивая огромным «Градом Божьим» Августина, начатым в 413, в христианском обществе шел суд над «Римским мифом». В этом суде Рим получил лишь условное освобождение от ответственности. Большинство христиан-мирян удовольствовались тем, что перевернули идею Симмаха с ног на голову. Рим, ответили они, конечно, был святым городом, а Римская империя действительно пользовалась особым божественным покровительством; но причиной этого было то, что тела апостолов – Петра и Павла – покоились на Ватиканском холме. Идеология папства конца IV века и культ святого Петра в Западной Европе многим обязаны осознанному соперничеству с языческими последователями римского мифа. Парадоксальным образом Симмах невольно стал архитектором средневекового папства.

Но даже самый восторженный патриот-христианин вынужден был признать, что культ Рима святого Петра отчасти был попыткой изгнать призрак прошлого. Последние язычники Рима в самый последний момент напомнили христианам о непреодолимом языческом прошлом империи. Они наполнили миф Roma aeterna зловещими ассоциациями. Все Средние века за фасадами города святого Петра таилась, как неизгладимое пятно на воображении христианина, идея о том, что Рим был «городом дьявола». В Константинополе Римская империя была воспринята, вне всяких сомнений, как империя христиан. В сравнении с этим епископы средневекового Запада смогли измыслить лишь бледное подобие «священной» Римской империи.