Читаем Мир тесен полностью

Получив утвердительный ответ, он пропустил вперёд вдруг растерявшихся, сконфузившихся девушек, Славу и вошел сам.

— Делегация? — «Главный» приподнял красивые брови. — Пожалуйста, рассаживайтесь. Чем могу служить? — Он ослепительно улыбнулся. — Слушаю вас.

Последовало долгое и неловкое молчание, каждый просил глазами товарища начать разговор первым, и никто не решался.

— Ну? Прошу.

— Мы по делу Алимова, — сказал Слава, — мы считаем, что его неправильно уволили, так не бывает.

— А как бывает? Простите, вы кто?

— Владислав Вишневский, литсотрудник многотиражки.

— Представитель прессы. Очень приятно. А девушек с собой зачем привели?

— Это сотрудницы Алимова, они… возражают.

— Ах, возражают! Понятно.

— Знаете, какой он хороший! — жалобно сказала старшая лаборантка и заплакала.

— Не спорю, может быть. Вполне возможно. Но как руководитель важного участка работ он нас не удовлетворяет, ясно?

— Да почему же! — возмутился Сашка. — На всех совещаниях всегда хвалили, а теперь? Уволите Алимова — и я со стройки уйду, ищите другого, — сказал Сашка, уверенный, что этим заявлением он, как щитом, прикрывает Алимова, и теперь «главный» так просто с ним не разделается. — Минуты не задержусь, сейчас же напишу заявление.

— Он уже уволен, а вы… Что ж, не возражаю. Угроз не терплю. Пишите — подпишу не глядя. — «Главный» пододвинул Сашке блокнот, протянул авторучку.

— У меня своя есть. — Сашка гордо выпрямился, достал из нагрудного кармана авторучку, на минуту задумался в красивой позе — двадцать пар женских глаз неотрывно наблюдали за ним, Сашка помнил об этом, — и стал писать. Написав, вырвал листок из блокнота, протянул «главному». «Главный» наложил резолюцию.

— Можете передать заявление в отдел кадров.

Сашка тщательно сложил листок вчетверо, сказал «гуд бай», лукаво подмигнул девушкам:

— Сегодня даю банкет! — И вышел.

Девушки беспомощно оглянулись на Славу.

— Одну минутку, — сказал «главный». Позвонил. Вошла секретарша.

— Дайте мне приказ об увольнении Алимова… Это не положено, но, раз вы пришли, я ознакомлю вас с приказом.

«Главный» прочёл приказ вслух.

— Вот так. Ну, а теперь — работать, вы уже и так полдня потеряли. Пресса довольна? — Он насмешливо взглянул на Славу.

— Девочки, что делать будем? — спросил Слава, когда вышли на улицу.

— В «Комсомольскую правду» писать надо, — стараясь скрыть слёзы, воскликнула Люся.

— А что напишешь — уныло спросила старшая лаборантка. — Мы ведь не все знаем.

Слава пошёл в редакцию, но передумал и свернул к Станиславе Раймондовне.

В маленькой комнате Станиславы Раймондовны стояла узкая железная кровать, накрытая стареньким байковым одеялом. На одеяле лежала большая плюшевая обезьяна. В углу — кухонный шкафик, дальше — стол со стопкой книг; над столом — портрет Чехова, у окна в кадке — китайская роза с густой кроной зеленых блестящих листьев, раскидистая и ухоженная.

— Садитесь, Слава. Что стряслось?

— Хотел насчет Алимова посоветоваться.

— А что такое?

Слава рассказал, что произошло вчера и сегодня.

— Зря вы ходили к «главному». И Сашку жалко — мастер своего дела, уж я на своём веку навидалась, но таких, как он, по пальцам могу пересчитать. Тут жест на жест — узнаю Виктора Алексеевича. Редко, но бывает самодуром, здесь как раз такой случай. Алимова люблю, не подбил бы только его Сашка уехать со стройки. Знаете, Слава, пойдёмте к Алимову. С ним надо поговорить, пока он не принял никаких решений.

— Какой сюрприз! — сказал Алимов, пожимая руку Станиславе Раймондовне и взглянул на Славу уничтожающим взглядом. — Как дела, Станислава Раймондовна? Как ваши в Ленинграде поживают?

— Вот что, Сергей Алимович, давайте сразу перейдём к делу, ведь нас волнует сейчас другой вопрос.

Алимов, меняя доброжелательный тон на надменный, спросил:

— Что ещё?

— От меня зачем таиться, — просто сказала Станислава Раймондовна, — беда ведь стряслась. Когда Виктор Алексеевич упрётся, его ни одна общественная организация с места не сдвинет. Я… попробую с ним по-человечески поговорить, но за исход не ручаюсь. Упрям, упрям до чрезвычайности.

Алимов сидел тихий и задумчивый. «Ну совсем пацан», — подумал Слава.

— Если у меня ничего не получится, сдавай дела и — что делать! — подавай в суд. Суд восстановит, у тебя ведь до этого ни одного выговора не было, даже предупреждения. Тут Виктор Алексеевич просчитался.

— Это мне объяснили, это я знаю, — поёживаясь, сказал Алимов.

— А пока, чтобы не болтаться и не нервничать, иди в звено бетонщиков, вырубать свой блок.

— Я думал об этом. — Глаза Алимова загорелись добрым огнём.

— Значит, это и есть самое правильное решение.

— Но суд… Начинать свой послужной список с суда!

— Я понимаю. Но бывают такие обстоятельства, здесь ничего стыдного нет. Именно суд. Не бросать же из-за злого каприза человека любимое дело.

— Не знаю, Станислава Раймондовна, суд… это противно моей натуре.

— Вы, ещё мальчик, Сережа. Хороший мальчик.

— Старики, можно? — Вошёл Сашка.

«Сейчас разболтает, что ходили к «главному» будет уговаривать Алимова уехать. Хорошо, что Станислава Раймондовна здесь», — подумал Слава.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее