Читаем Мир тесен полностью

— Сережа, ты забыл, возьми, — секретарша протянула ему сверток с шампанским, — не отчаивайся, Сережа!

Лучше бы она этого не говорила! Он схватил сверток и бросился вниз по лестнице, как будто за ним гнались.

Когда он пришёл домой, у палисадника стоял мотоцикл Мухтара, на котором тот должен был отвезти Славу на станцию. Сеня суетился у стола, нарезал большими кусками помидоры, огурцы, колбасу, хлеб — все гамузом. Мухтар мыл стаканы и чашки. Слава укладывал чемодан.

Они уже сели за стол, когда пришли Сашка с Люсей.

— Принимайте незванного гостя! — крикнул с порога Сашка. — Примете? — О Люсе он не говорил, она словно не шла в счёт.

За столом потеснились.

«Она всё знает, — подумал о Люсе Алимов, — и наверняка рассказала Сашке».

Люся старалась не смотреть в глаза Алимову, и он в этом видел подтверждение своей догадки. Она действительно знала все еще до прихода Алимова в лабораторию, хотела его предупредить, но он оборвал ее.

«Знает ли Дмитрий Иванович о самоуправстве «главного»? — думал Алимов. — Не может быть, чтобы он знал. Не может быть…»

Ещё через четверть часа пришёл Смирнов. Он был под хмельком, широким жестом поставил на стол бутылку «Игристого яблочного». Сочувственно пожал руку Сергею Алимовичу, сел рядом с ним.

— Помолчи, — шепнул ему на ухо Сергей Алимович.

— Понял. Чудак-человек, я не баба, — так же шепотом ответил Смирнов. — Ну, что ж, налейте бокалы, сдвинем их сразу!

Слава смотрел на Смирнова со странным чувством. Сегодня утром, в редакции, он увидел папку «Прометеи, добывающие огонь» на столе у Смирнова и, не в силах превозмочь любопытства, развязал тесемки. В папке лежали три стопы белой бумаги. На титульном листе первой стопки было начертано — «Книга первая»; на титульном листе второй стопки — «Книга вторая»; на титульном листе третьей — «Книга третья», и больше ни строчки…

Слава еще не успел осмыслить своего открытия, он только чувствовал, что это и смешно и страшно.

Смирнову не сиделось за столом, он видел по Славиному лицу, что тот еще ничего не знает об Алимове, и вертелся, как на горячих углях. Под предлогом «покурить и поговорить о делах редакции» он, наконец, вывел Славу в палисадник и сразу зашептал:

— Старик, ты знаешь, Алимова того, по боку!

— Что по боку?

— Сняли. Совсем. Уже приказ есть.

— За что?!

— За всё понемногу. Не справился старик. Но это между нами, это я тебе так, чтоб ты поласковее с ним попращался, обнадёжил, сам понимаешь. — Он блудливо оглянулся — кто-то вышел в коридор вагона — громко добавил:

— Да, старик, такие дела. Мне без тебя трудно будет, горячее время.

— Пора ехать, — раздался голос Мухтара.

— Пойдем, старик, пойдем, — Смирнов обнял Славу за плечи.

— Пойдем, посидим минутку перед дорогой.

Выпили посошок, посидели минутку.

— Ну, в добрый путь, старик! — сказал Смирнов, и все поднялись. «Он держится, как ни в чем ни бывало, — глядя на Алимова, думал Слава, — даже песни пел, пил вино, а ведь ему нельзя, и хохотал громче всех над Сашкиными остротами, и сам острил, как никогда. Почему его сняли с должности? Это какая-то нелепость!»

— Не подкачай, старик! — крикнул на прощанье Смирнов и потряс высоко над головой сложенными ладонями. — Не подкачай, мы — журналисты!

Вечерело. Тени больших мрачных туч бежали по степи, тускло светилась асфальтная лента шоссе, тугая волна встречного ветра ерошила волосы, высекала из глаз слезы — Мухтар любил быструю езду: стрелка спидометра дрожала на цифре «сто». Слава сидел на заднем сиденье, за спиной Мухтара, Алимов — в люльке. Прямо перед глазами Алимова вертелось, сливаясь в сплошной, поблескивающий спицами круг, злосчастное переднее колесо, которое он подарил Мухтару. Оно вертелось неумолимо, и Сергей Алимович, как ни старался, не мог отвлечь свои мысли от обрушившегося на него недоразумения — несчастьем своё увольнение он не считал, потому что все ещё не верил в него.

Ещё издали они увидели на обочине рейсовый автобус «Поселок — город» и пассажиров, томящихся на дороге.

— Что-то случилось! — тревожно крикнул Мухтар и выключил зажигание. Мотоцикл покатился по инерции.

Оказалось: лопнула камера, шофёр автобуса менял колесо.

— Слава! — окликнул женский голос. — А мы к вам, Славочка! — Радостно улыбаясь, к мотоциклу семенила грузная тетя Катя. — Здравствуйте, ребята! А мы к вам на стройку. Вон Оля с Олежкой.

— Фёдора проведать? — спросил Слава.

— Да нет, — старуха поджала губы, — не проведать, думаем, насовсем. Там жить силов у неё нету.

Подошла Оля с ребёнком на руках:

— Добрый вечер. Только заснул, — с привычной нежностью она взглянула на маленького. — А Боря пока там остался. Не захотел с нами ехать. Слава, может быть, ты сможешь на него повлиять, он так тебя любит…

— А я уезжаю в Ленинград на экзамены. — Слава покраснел, словно это было стыдно.

— Да-а?.. — Оля не нашлась, что сказать. Возникла неловкая пауза.

— Мы опаздываем на поезд. — Мухтар взглянул на часы, включил зажигание.

— Товарищи, всё в порядке, поехали! — крикнул шофер автобуса.

— Счастливо, Славик! — тетя Катя вытерла уголком косынки набежавшую слезу. — Скорей приезжай!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее