Мир тесен

Слава очень обрадовался этой перемене в жизни Федора и сразу же попросил:

— А вы покажете мне кабель-кран? Я там еще ни разу не был.

— Можно, — буркнул Федор, — завтра я в утренней смене. Приходи.

На другой день, когда Слава сказал в редакции, что идет на кабель-кран, Смирнов дал ему задание:

— Заодно, старик, накатай лирический репортажик. Мы по кабель-крану давно ничего не давали.

У Славы был редкий дар: когда ему нужно было что-то запомнить для будущей статьи, в нем словно сразу включались магнитофон и кинокамера. И что бы он в это время ни говорил, что бы ни делал, эти аппараты стрекотали в нем сами по себе с той четкостью, на которую и способны только механизмы.

Вот и сейчас, разговаривая с Фёдором, осматривая его новые владения, Слава включил свою «аппаратуру», и будущий репортаж уже писался сам по себе…

«Обыкновенные подъемные краны по сравнению с ним жалкие лилипуты. Представьте себе махину высотой с шестнадцатиэтажный дом и длиной в целый квартал (сто сорок метров). На эстакаду вас поднимает скоростной лифт, люди внизу становятся с каждым мгновением все меньше и меньше.

— Стоп. Приехали, — говорит старший машинист смены Фёдор Кузнецов, и мы выходим на стальную площадку, напоминающую мост. Сплошь видны большие шестигранные гайки, словно шляпки грибов.

— Сколько здесь гаек?

— Триста пятьдесят тысяч, — говорит Фёдор, — впервые в стране эстакада собрана на высокопрочных болтах. Триста пятьдесят тысяч болтов, триста пятьдесят тысяч гаек — и все затянуты вручную. Сначала пневматическим гайковертом, а потом вручную тарировочным ключом. В этот ключ вмонтирован динамометр. По расчету при рычаге в один метр гайку надо заворачивать с усилием в сто девять килограммов. Ни больше ни меньше. Если не довернуть — все разболтается, если применить большее усилие — будут рваться болты.

В машинном отделении страшный гул и скрежет, рубчатый металлический пол под ногами дрожит мелкой дрожью. Вращаются огромные, чуть ли не в два человеческих роста, красные литые маховики лебедок, бегут тросы. Ревут, похожие на слонят, голубые корпуса агрегатов, преобразующих переменный ток в постоянный. Высоко на щите силового управления, как на широкоформатном экране, горят красные лампочки. Разговаривать здесь невозможно, и мы не задерживаемся — все равно мне не понять хитросплетения механизмов.

Входим в кабину пульта управления. Федор садится за рычаги, курит, стряхивает пепел в выставленную шибку кабины, похожей на веранду.

— Фёдор, как меня слышишь? Прием, — неожиданно раздается голос из рации.

— Хорошо тебя слышу, хорошо, что хотел?

— Куда ты опустил щиты, которые должны идти к Лысцову?

— Они там, в котловане.

— Что у вас стряслось? — врывается в эфир женский голос.

— Аня, где находятся щиты? — спрашивает в микрофон Федор.

— Здесь, на стошестидесятой отметке.

— В блоке или где?

— Рядом с блоком.

— Роман, щиты находятся на стошестидесятой, рядом с блоком. Как понял? Приём.

— Ага, понял. Всё нормально.

— Роман, следи за контрагрузами!

— Там внизу операторы, — поясняет мне Фёдор. — Одна на левом берегу на отметке в сто шестьдесят метров, а другой — на нашем, на правом берегу вон, видишь, сидит на бровке.

От башни кабель-крана бегут над пропастью струны тросов, по ним ездит тележка, ее грузоподъемность двадцать пять тонн.

Гудит сирена. Опасно. Над котлованом проходит груз.

— Вира!

Фёдор подает правый рычаг на себя. Тросы натягиваются, многотонный пучок арматуры приподнимается над площадкой нашего, правого, берега. Левый рычаг — вперед. Двинулась тележка, качнулся и поплыл подвешенный к ней груз. Он уходит от нас все дальше и дальше и уже кажется маленькой вязанкой хвороста.

— Майна!

Правый рычаг от себя. Круглый указатель, вращаясь, отсчитывает метры, отсчитывает глубину погружения в ущелье. Десять, пятнадцать, двадцать… Груз опускается на левом берегу. Там, где работает звено Лысцова. В полукилометре от нас…» — так мысленно Слава писал свой репортаж.

Он с радостью отметил, что Федор в чистой рубашке, гладко выбрит, и в глазах его уже теплится живой огонек участия к жизни. Он был рад за Фёдора и горд тем, что тот управляет такой громадиной: с высоты эстакады перед глазами была вся стройка.

— Я вижу, тебе очень нравится?

— Ничего работёнка, — Фёдор скупо улыбнулся, — ребята хорошие, все заядлые охотники, я ведь тоже охотник.

— Да? А я никогда не слышал.

Фёдор пожал плечами.

— Приглашают в пятницу на кабана пойти в горы, хвалят здешние места. Мухтар обещал ружьё одолжить. У меня хорошее было, настоящая тулка.

— Я бы тоже пошел на кабана, — сказал Слава.

Федор ничего не ответил.

Славе стало обидно, что Фёдор не приглашает его с собой на охоту.

— А я в книжном видел «Гренландский дневник» Рокуэла Кента, — сказал он.

— Да? Купи.

— А я уже купил и на твою долю одну.

— Зря. Здесь книги мне не нужны. Да и вообще… — Не договорив, Фёдор загасил о каблук окурок, бросил его в окошко.

— Фёдор, — раздалось из рации, — возьми бадью со сто шестидесятой.

— Сейчас.