Мир, в котором я теперь живу (СИ)

Неожиданно повелителя посетила мысль о том, что любовник паренька, которого он больше никому в обиду не даст, по возрасту годился ему даже не в отцы – в деды. В глубине души всколыхнулось отвращение пополам с яростью – что же этот старый похотливый козел делал с его Олененком, что заставлял его делать?…

И вдруг повелитель понял, что ловкий да смелый перс таки добился своего – он его не только пощадит, отпустит с миром и позволит сохранить все нажитое. Он его еще и наградит. Просто за то, что этот перс убил урода, который трахал его Олененка, не думая ни о чем, кроме собственного постыдного удовольствия.

Можно сказать, что в этот момент поверженный персидский царь умер по-настоящему. Потому что умер – в глазах у своего победителя.

Друг царя проводил взглядом легкую фигурку персидского парнишки, который при виде него сгреб свои свитки и тихо, как тень, покинул помещение, успев по дороге одарить его этой своей солнечной улыбкой. Вот кто бы ему ответил на вопрос, почему он реагирует на этого пацана так, как будто это его любимый младший братик? Неужели все дело действительно в том, что пацан на него похож? Честно говоря, глядя на Олененка, он не понимал парней – ну, как можно к такому ревновать? Как можно ненавидеть это солнышко на ножках?

Повелитель, наблюдая за другом, тепло улыбнулся. Как же ему нравилось это – что друг принял Олененка, что не ревнует, что испытывает к нему чувства, схожие с его собственными. Да что там нравилось – в такие моменты он был просто счастлив. Хотя, если задуматься, ему и не приходилось замечать за своим другом каких-либо проявлений ревности. До чего же все-таки мерзкое чувство – эта ревность. Чувство, которое уподобляет любимого вещи, а любящего точно также – превращает в своего раба. В жалкого никчемного раба, который заслуживает лишь того, чтобы с ним, как с рабом, и поступили.

Увидев улыбку повелителя, друг улыбнулся в ответ, не спеша подошел, запустил длинные пальцы в его роскошную волнистую гриву и начал умелыми, привычными движениями массировать голову.

Повелитель расслабленно откинулся на спинку кресла, в котором сидел, и блаженно прикрыл глаза, подставляясь под этот – то ли массаж, то ли ласку:

- О, да! Так хорошо…еще… как же здорово ты это делаешь…

- Слушай, ты бы не реагировал так бурно, что ли – еще услышит кто-нибудь.

Царь слегка приоткрыл один лукавый глаз:

- И что? Даже если кто-то услышит – ничего нового они не подумают. Или тебе не по себе оттого, что кто-то подумает, будто ты меня здесь… ласкаешь?

Друг царя отстраненно почувствовал, как в груди пойманной птицей трепыхнулось сердце: знал бы еще этот невероятный то ли бог, то ли демон, то ли просто Человек – как ему хочется порой его приласкать… Особенно после того, как у них в жизни случилась одна женщина на двоих. Он сам себе не мог объяснить этого своего желания, потому что с некоторых пор соития с другом ему не хотелось – ни в каком виде. И в то же время – отдал бы все на свете за возможность поцеловать каждый шрам на этом совершенном теле…

Но вся проблема была в том, что его царственный друг абсолютно не воспринимал ласку – даже женщине не позволял себя ласкать. Хотя она желала этого так сильно, что казалось – испытает удовольствие только от того, что он просто позволит ей это сделать. Ответа на вопрос, почему столь ласковый человек не способен принять ласку – друг царя не знал. Но дал себе слово – обязательно узнает.

- Если хочешь знать – я вполне могу тебя приласкать на глазах у всего войска. И еще гордиться этим буду.

Лукавые глаза распахнулись – уже оба:

- Что, серьезно? Ну, нет, на глазах у всего войска – это, пожалуй, перебор. Им нельзя на такое смотреть. И так не знаю, что с ними делать… А я, между прочим, делаю успехи в персидском. Олененок – хороший учитель, - похвастался повелитель, чтобы сменить тему.

Друг умелыми движениями начал разминать ему шею и плечи:

- Ты, кстати, правильно сделал, что приказал найти и оскопить ублюдка, который когда-то сотворил такое с Олененком.

- Знаю, что правильно… Подожди, а ты откуда об этом знаешь?

- Ну… об этом все вообще-то знают.

- Демоны! Кажется, я забыл запечатать уста исполнителю…

- И правильно сделал – что забыл. Можно сказать, из-за этого – парни тебе и простили персидского пацана. По крайней мере – наши ровесники и те, кто постарше. Я даже фразочку от одного услышал: мол, на хрена он его на коврике держит, как щенка – мог бы и в кровать с собой уложить.

- Это я его на коврике держу? А ты попробуй в кровать его затащить! Эти персидские заморочки – что-то такое, с чем бороться бессмысленно. Знаешь, что меня больше всего в Олененке поражает? Скромность. Исходя из того, что я знаю сейчас об отношении к нему его покойного любовника, этот парень вполне мог бы править империей, которую мы завоевали, если бы захотел. Но ему этого не надо! И от меня ему тоже ни хрена не надо, понимаешь? И вот по этой гребаной причине я порву всякого, кто хотя бы волос на его голове тронет… Так что, говоришь, насчет Олененка их попустило?