Мир, в котором я теперь живу (СИ)

В общем… юношу для утех во мне увидел разве что отец. Но надо отдать ему должное – несмотря на всю свою распущенность, омерзительной склонностью к маленьким мальчикам, как многие в то время, он не страдал. В этом смысле отец обратил на меня внимание, когда мне было шестнадцать. А учитывая, что, начиная с восьми лет, из меня целенаправленно делали машину для убийства себе подобных – ребенком тогда я уже точно не был.

Однажды я нечаянно нарвался на него пьяного, и хотел уже идти восвояси, когда он посмотрел на меня, как будто в первый раз увидел, и вдруг выдал что-то вроде того, что на меня глядя – ослепнуть можно. Еще когда я был совсем маленьким, отец лишился глаза во время осады одного города, и мне почему-то стало смешно.

Но потом он понес такое, что смеяться мне резко расхотелось:

«Всякий раз, когда я на тебя смотрю, мне не дает покоя один и тот же вопрос: кто же из них все-таки сделал тебя твоей матери? Если судить по твоей внешности – похоже, что Аполлон, а если по характеру и натуре – больше похоже на Зевса. Или они, вообще – вдвоем постарались? А твоя мать, упрямая женщина, на все мои вопросы и уговоры отвечает, как заведенная: «Я не знала другого мужчины, кроме тебя. Пойди прочь со своими бреднями!». Я ей объясняю, самым дорогим клянусь, что ничего ей не сделаю, я же не зверь какой-то, чтобы винить женщину в том, что она не сумела противостоять богу, мы все для них – лишь пыль под ногами. Мне, как мужчине, просто важно знать, кто из них до такой степени мразь, что сделал женщине ребенка и бросил на произвол судьбы – предоставил воспитывать жалкому смертному. Ну, имею я право знать, на чей алтарь могу со спокойной совестью плюнуть, или нет?

Ты не подумай, я не жалуюсь, воспитывать тебя – одно удовольствие, и напрягаться особо не приходится. Ты как будто сам по себе воспитываешься. И даже если у меня еще будут достойные сыновья, мое место все равно займешь только ты. Как бы там ни было, сын бога – более достоин быть царем, чем сын царя. Больше всего меня другое бесит: неужели твой папаша не видит, какое чудо природы он произвел на свет? Неужели ни разу у него не возникло желания встретиться с тобой, пообщаться? Знаешь, пока не появился ты, я в богов по-настоящему не верил. Думал, это объясняется просто: все едят свой хлеб – и цари, и жрецы. Получается у людей на халяву в жизни устроиться – молодцы. Для этого тоже нужно мозги иметь, в конце концов. Ты не представляешь, как низко я пал, желая выяснить правду – внедрил верных себе людей в окружение твоей матери, в надежде, что если не мне, так кому-то из них, она проболтается. Все бесполезно!».

Я сам тогда не заметил, как уперся спиной в стену:

«Что ты такое говоришь, отец? Разве так не бывает, что дети получаются непохожими на своих родителей? Неужели ты действительно думаешь, что я тебе не сын?».

Не то, чтобы мне стало обидно – что такое обида, я до сих пор только в теории знаю, скорее, слова отца меня ошеломили. До этого – ни словом, ни делом, ни отношением, ни разу он не давал мне понять, что не считает меня своим сыном. Отец уперся рукой в стену, возле которой я стоял, и посмотрел на меня как-то так, что мне стало не по себе от этого взгляда:

«Я не дурак и не слепец, и совершенно точно знаю – никто из смертных не способен произвести на свет кого-то, подобного тебе… Знаешь, я и сам не заметил, как ты стал для меня чем-то большим, чем сын. Иногда мне кажется, что ты стал для меня – всем…

Знал бы ты, какую воспитательную работу я провел среди своих людей, когда стало очевидным, что свою ненормальную красоту ты не перерастешь, а с возрастом – будешь становиться лишь краше. Так и сказал им: «Посмейте только подумать о моем наследнике в этом смысле – и я обрежу вам яйца по самые уши». А каких трудов мне стоило найти тебе подходящего наставника, в котором я был бы уверен, что он на тебя не посягнет! И вот ирония: все думают, что тебя воспитывает родственник твоей матери – а тебя воспитывает родственник спартанского царя, которого лишь по этой причине не убили, когда он воспротивился наставнику. Спартанец, сбежавший из Спарты потому, что у него не было сил смотреть на обритую наголо невесту… Что удивляешься, парень – не знал? Теперь будешь знать! Хотя, с твоим умом, мог бы и сам догадаться, учитывая – как он тебя воспитывает».

Отец убрал мне прядь волос за ухо, и в следующий момент мне показалось, что он… собирается меня поцеловать. Короче говоря, я не выдержал:

«Ты не посмеешь, отец!»

«А если посмею – то что? Что ты сделаешь, сладкий мой? Убьешь меня? Так и быть. Потом – можешь убить. Сопротивляться не буду»

«Не тебя, отец – себя. Я убью себя!».