Мир, в котором я теперь живу (СИ)

Он говорил об этом не грубо, не похабно, наверно, можно даже сказать – красиво, но мне все равно едва удалось сдержать дрожь отвращения. Слишком живое было у меня воображение – стоило представить и… в общем, сама понимаешь. С тех пор я всякий раз ощущал что-то вроде внутреннего протеста, когда женщина пыталась меня приласкать. Только однажды позволил это сделать, да и то сдуру, можно сказать – ляпнул, не подумав, что готов заплатить любую цену за устроенную мной резню. Ну, речь шла о ее соотечественниках, и все такое… И знаешь, не могу сказать, что был в восторге. Возможно, с одной стороны, моему телу и понравились непривычные для него ощущения, а вот душе… Душа сопротивлялась до последнего, вроде того: зачем она это делает? Мне этого от нее не нужно. Все, что мне нужно, у меня и так есть. Короче говоря – я это просто вытерпел, как терпят пытку. Даже мой друг, увидев меня потом, заржал в голос: «Ну, у тебя и видок! Если бы я совершенно точно не знал, что у целого мира кишка для этого тонка, я бы подумал, что тебя изнасиловали. Причем, насиловали так долго и упорно, что даже доставили тебе удовольствие». Умом я, конечно, понимал, что не прав, потому что сам по натуре ласковый, а ласка вызывает в человеке желание приласкать в ответ, но ничего с собой поделать не мог. Когда целовали в губы, в лицо, реагировал нормально, даже нравилось, а вот когда ниже… как будто само мое нутро противилось этому.

На этом месте я не выдержала:

- Ну, ничего себе! Да вы, батенька – садист! И как твои дамы тебя только терпели? Хотя, это вопрос решаемый – наручники еще никто не отменял.

- Наручники? А, понял – кандалы. То есть, ты считаешь, что меня надо как раба – в кандалы?

- Не перегибайте, ваше величество! Рабство у нас отменили. Давно.

Он улыбнулся как-то… светло, что ли?

- Ну… хотя бы одна моя мечта уже сбылась… Ладно, уговорила – я позволил это сделать с собой два раза. И второй раз мне даже понравилось. Наверно, потому, что моя внутренняя сущность просто не могла сориентироваться – кому из них двоих сопротивляться.

- А дальше что было?

- Дальше?

- Ты рассказывал о своем разговоре с отцом, как он тебя, будем говорить прямо – шантажировал. Что ты ему ответил?… Хотя, нет, прости дуру, забудь, что спросила – о таком, наверно, вспоминать лишний раз, а тем более рассказывать кому-то, все равно, что еще раз пережить все это. Короче – забудь!

- Не нервничай так из-за ерунды, душа моя! Я давно все это пережил. А что касается отца, то ничего такого он со мной не сделал – его убили через несколько дней. Сам того не желая, не преследуя заранее такой цели, в общем – я получил у него тогда что-то, вроде отсрочки. Ну, когда он мне сказал то, что сказал, я ему ответил:

«Тебе проще, отец – ты не считаешь меня своим сыном. Хорошо. Надеюсь, ты еще позволишь мне на свадьбе у сестры погулять уважающим себя человеком?».

Отец вздрогнул, как будто его ударили, потом вскинулся:

«Да… конечно… Подожди, постой! Неужели ты действительно думаешь, что любовью можно унизить, оскорбить или запятнать?»

«Любовью? Отец, любовь – это чувство. Чувство, которое рождается и живет в душе. Для того чтобы любить, вовсе не нужно лезть под хитон к тому, кого ты любишь. По большому счету – для этого вообще ничего не нужно. Не беспокойся – я приду. Обезумевший царь – это и в самом деле слишком тяжелое испытание для народа».

- То есть, ты был готов… с ним?

- Готов? Знаешь, если бы я не считал его отцом, не воспринимал, как отца, кто знает – может, ему бы и удалось меня совратить. Недаром же его прозвали искусителем? Хотя, нет, вряд ли. Исходя из того, что я знаю сейчас о своей природе – такие, как я, не способны возжелать мужчину. Но, как бы там ни было, для меня совокупляться с кем-то из родителей – все равно, что жрать человечину. Даже когда я хотел всех женщин сразу – на свою мать, как на женщину, я не смотрел. И выйдя тогда от отца, я сам для себя решил: чего бы ему там не хотелось – ласкать себя я ему не дам. Хочет трахнуть – пусть трахает. Сцеплю зубы – и перетерплю. Как-нибудь, моя мускулистая, закаленная суровым воспитанием задница это переживет. В конце концов, я научился не морщиться, даже когда мне раны наживую зашивали – неужели этого не выдержу?