Мир, в котором меня ждут. Ингрид

В этой пробежавшей между ними искренности и взаимной любви хотелось купаться. Ингрид тихо и глубоко вздохнула. Она вновь чувствовала себя глубоко несчастной и голодной, будто бы ей предстоит греться всю жизнь у чужого огня.

Оставив рисование, Феодора Анисия и Ингрид присоединились к мужчинам, вместе собрали детей (Георг-младший скорчил неприятное лицо перед Ингрид и получил укор от отца) и отправились на вечерние напитки и песни. Георг Меркурий сел за рояль, его сестра взяла флейту, а Кирилл Антоний, как оказалось, играл на кифаре. Некоторые из песен пели даже дети, а Ингрид слов совсем не знала, поэтому ей оставалось только слушать и пить какао по многу чашек подряд. Лишь ближе к концу, когда Ингрид поняла, что уже нахлебалась по самое горло, Георг Меркурий внезапно предложил ей спеть «Старого садовника». Девочка даже икнула от неожиданности, но, одолев волнение, решилась и спела, и пение пришлось по нраву дорогим гостям.

Вечер, наполненный живой музыкой, добрым настроением, треском огня в камине и ароматом какао, медленно отогревал Ингрид, истосковавшуюся по домашнему теплу. Возвращаться на землю совсем не хотелось.

19. В Бьяркане

Ингрид привязалась к Феодоре Анисии буквально за один день. В тот вечер они просидели очень долго. Георг-младший устал ревновать всех из-за новоявленной сестры, но тут госпожа Лунапонтида попросила девочку называть её «тётушкой Феа», как обращался к ней сын господина Триаскеле, после чего терпение младенца лопнуло окончательно. С утра, ради ещё пары часов общения Ингрид и Феодоры Анисии, господин Лунапонтиды и Георг Меркурий вместе со всеми сыновьями отправились на катание с горок.

Ингрид нашла чрезвычайно благодарного слушателя, от которого можно было не скрывать ни свои возвращения на землю, ни отношения внутри земной семьи. В результате она рассказала тётушке много о чём, хоть и в глубине души переживала, что могла опять довериться не тому человеку. Но госпожа Лунапонтиды оказалась чутка, отзывчива и заинтересована, много рассказывала Ингрид о себе и своей семье. А как она была ласкова с сыновьями! Никогда ещё Ингрид не видела такого сочетания нежности и уверенности в воспитании детей. На земле всё было не так: конечно, Ингрид очень любила тётю Олю, но постоянная задёрганность и усталость лишали ту воли перед капризами сына. Ингрид скорее испытывала к ней жалость, но за капризы кузена получала от дяди Саши она. В своей семье Ингрид жила с затянутым клубком самых противоречивых и взаимоисключающих чувств. Насколько же прозрачно всё и понятно было в семье графа Лунапонтиды: вот старшие, вот младшие; старших нельзя донимать, младших нельзя принижать, в проблеме надо сначала отвести эмоции, а потом её решить, если больно – то утешить, если хорошо, то радоваться вместе. Ингрид представляла в руках стакан, которым она ловит капли живительного потока семейной любви, прошедшего мимо неё, чтобы хоть как-то утолить жажду.

Незадолго до обеда надо было собираться на поезд в Бьяркану, где её ждали Сольвей и Хельга. Ингрид не могла примириться со скорым расставанием. Она сама не заметила, как начала повсюду ходить за Феодорой Анисией, как цыплёнок за курицей. Уже даже Марк и Лука выражали своё недовольство, но, увидев строгий взгляд отца, быстро всё поняли и запаслись терпением.

Феодора Анисия отправилась провожать Ингрид на станцию. Они ехали в санях по тому же пути, что и вчера. Девочка собрала скромный саквояж, убрав в него свои платья. Сверху лежал билет на поезд в вагон первого класса, который ей вечером вручил Георг Меркурий. На проводы Ингрид собрались все, даже Георг-младший, хотя последний не скрывал радости от её отбытия. Агни вручила ей красивую корзиночку, где лежала деревянная коробка с собранным в дорогу обедом.

– Признаться, я никогда не путешествовала на поезде одна, – сказала Ингрид по пути в санях.

– На земле разве нет поездов? – удивилась Феодора Анисия.

– Нет, разумеется, поезда есть. Но до четырнадцати лет нельзя без сопровождения взрослых, да и опасно это, преступность высокая, – пояснила Ингрид. – Я вот сейчас вижу, насколько я несамостоятельная. Например, когда я сожгла себе руки содой, Хельга без проблем сделала мне лечебную мазь, которая помогла. А я вот даже не сообразила бы, что для этого надо.

– Как можно руки содой сжечь?

– Это была кальцинированная сода. Я не разбираюсь в порошках, а оно ничем не пахло, мне выдали банку, и я пошла мыть уборные… Не знала просто, что это такая едкая штука…

– Мыть уборные? Девочка моя, за что?!

– Штраф такой, пеню мне назначили…

– Про пеню я знаю, у меня пока только Марк и Лука без неё обошлись, и то потому лишь, что ещё не учатся в Ликее. Но чтоб такой штраф заработать, надо что сделать… Баржу учебную утопить. Чернила – ведра два – в прачечные чаны вылить. Развалить арсенал… Ну вот это то, за что мои старшие уборные мыли.

«Устроить экскурсию на землю для одноклассника», – подумала Ингрид.