Мир, в котором меня ждут. Ингрид

– Не вся, там ещё келья пара Диакирина… – сказала Артемида.

– Келья у него до того крошечная, что её можно не считать, – парировал Эдвард.

После обеда девочки отправились на обиход – в марте Хельга и Артемида, не спрашивая, записали Ингрид на аграрные работы. Подруги думали, Ингрид пошутила, сказав, что почти совсем не имеет представления об огородных делах. В то время как Артемида с упоением баюкала на ладони семечки томатов, базилика, капусты и всяких цветочков, а Хельга восторженно рассказывала, какое лекарство из чего можно приготовить, Ингрид в полной прострации сидела у ящиков с будущей рассадой и искренне не понимала, за что ей ставят печати в кредитный альбом. Чисто механически, конечно, Ингрид размачивала удобрения, раскапывала землю, заливала воду в горшочки для проращивания семян, но во всём ею руководили подруги, для которых это было обычным делом. Вместе с ними там же трудилась и Сольвей, и Агда, и Эрин.

После обихода Ингрид хотя бы раз в неделю ходила гулять с Нафаном. Это был единственный человек, с кем она гуляла только вдвоём (с другими обычно собиралась большая компания), а значит, могла говорить с ним особенно доверительно.

– Я очень ценю преданность в людях, – говорил ей как-то Нафан во время таких прогулок. – По мне, так это качество чрезвычайно важно. Когда ты можешь доверять и кто-то может доверять тебе, не сомневаясь, без страха… Меня всегда трогают такие истории, когда главной добродетелью выходит именно верность слову, делу, человеку.

Ингрид представила, что в фильме бы в этот момент она повернулась к нему лицом, взяла б за руки, призналась в самых светлых чувствах и принесла бы обет верности их дружбе. Но тихий внутренний голос шепнул, что это стоит оставить для другого случая.

– Знаешь, Нафан, на земле очень мало дружбы. Мы… Не мы, а люди на земле не умеют дружить просто так. Точнее, не очень много людей это умеет по-настоящему. В смысле, я не часто с этим сталкиваюсь… Если ты хочешь кому-то предложить дружбу, тебя непременно будут в чём-то подозревать. В какой-то выгоде. Или в обмен на что-то. Я пыталась дружить на земле с девочками, но они сказали, что с меня нечего взять. А без оплаты остаёшься в лучшем случае в пустоте, одиночестве. Тебя просто не будут замечать. Я не знаю, что делаю не так. Там я нигде не была своей.

– Ингрид, ты просто из чужого яйца вылупилась.

– У нас на земле есть сказка про гадкого утёнка. Там яйцо лебедя попало в утиную кладку, а птенец лебедя – он ведь такой серый, невзрачный, за что его утки и погнали с птичьего двора.

– Именно так. Ингрид, знаешь, я очень хочу ещё раз попасть на землю.

Эта просьба ошарашила её.

– Тебе же не понравилось там.

– Я много думал об этом, если честно. Тогда я сказал тебе глупость, мне очень стыдно до сих пор. Ведь не может быть, что на земле ВСЁ так плохо, я очень хочу пересмотреть. Увидеть твою школу, например. И вообще, я же могу разобраться с твоими обидчиками как мужчина!

Ингрид сглотнула. Нафан – едва с неё ростом, очень тонкий и грациозный, как маленький лорд Фаунтлерой. Обидчиками Ингрид в школе были и оторвы-старшеклассники, и сплочённая группа мелких хулиганов. Как он мог бы с ними справиться? Только если в вооружённом поединке…

– Нафан, с рапирой на земле нельзя появляться. И дуэли у нас не приняты.

– Почему?

– Рапира – это холодное оружие, там за одно хранение могут в кутузку упечь.

– Что сделать?

– Задержать и в тюрягу засадить. Упрятать за решётку.

– В темницу заточить, я правильно понял?

– Именно.

– И дуэлей, ты говоришь, нет?

– И дуэлей нет. Можно только приехать на разборки, это называется «забить стрелку», но туда ездят группами, потому что без поддержки могут и грохнуть ненароком.

– Я опять ничего не понимаю. То есть нормальных дуэлей у вас нет? Честного поединка? А есть только собачье решение проблем?

– Типа того.

Нафан долго расспрашивал об особенностях забивания стрелок, но своё желание ещё раз оказаться на земле не переменил.

Нога Ингрид восстановилась почти через три недели после соревнований, осталась едва заметная хромота. Как выяснилось в процессе, травма была намного сложнее, чем простой ушиб. Георг Меркурий, Деметрос Аркелай и Фрейя Левкайя тщательно расспрашивали Ингрид о том, что она видела в момент нападения. Но почему-то воспоминание начинало стираться вопреки её воле. Каждый раз, когда она возвращалась мыслями в тот случай, он рассыпался как зыбкий сон. Оставались только очень яркие моменты: смех, смена пространства и демоны, восстающие из земли. Цвет всего вокруг, последовательность событий, ощущения в теле – воспоминания об этом будто кто-то нарочно тихо стирал. Чтобы не забыть самой, Ингрид много раз пересказывала их опекуну, и каждый раз могла вывести из памяти всё меньше подробностей, так что в результате Георг Меркурий и Деметрос Аркелай знали уже много больше её.

– Я не совсем могу понять, почему так происходит, – сказала Ингрид опекуну.

– У меня только одно предположение, – ответил он ей. – Вас демон где-то успел ухватить. Он дотронулся вас?