Празднование продолжалось до ночи, поскольку это было накануне воскресенья. Ингрид привыкла, что дни рождения и именины отмечались часто – почти каждую неделю кто-то обязательно что-то праздновал, и родители регулярно присылали своим чадам всякие вкусности для угощений и подарков. Прочие подарки из приятных мелочей покупали и привозили с собой специально, чтобы в течение года поздравлять друзей. Хельга и Сольвей, например, свои подарки купили во время Рождественской ярмарки. В самый поздний час, когда Ингрид с друзьями допивали свой ночной шоколад и играли в увлекательную настольную игру, мимо них скользнула прозрачная тень, которую, в силу своей неопытности, они и не заметили. По окончании вечера, глубоко за полночь, когда все разошлись, убрав за собой, Ингрид у самых своих дверей чуть не сшибла очень длинный и узкий свёрток, который по цвету и форме почти сливался с деревянным наличником. Девочка несла большую корзину с подарками, Хельга помогала, что оказалось весьма кстати: свёрток чуть не упал Ингрид прямо на лоб, но подруга его ловко поймала. К свёртку была прикреплена открытка со словами:
Под обёрточной бумагой и лентами прятались свежая пара лыж и целых две пары лыжных палок – подлиннее и покороче. В тени на полу стояли пара лыжных ботинок. Их принёс сам Георг Меркурий, ибо для передачи енотом подарок оказался очень большим. Ещё долго вечерами Ингрид любовалась подарками, раскладывая их перед собой. Несомненно, это был лучший день рождения в её жизни.
Следующий день – 1 марта – по совместительству был ещё и Прощёным воскресеньем и, как шутили все вокруг, днём Великого Доедания, так как он шёл последним перед Великим постом. Как следовало из названия, в этот день надо было успеть доесть всё скоромное, поэтому завтрак, обед, ужин почти целиком состояли из сыров, творога и блинов. Ингрид же тихо радовалась припасённой корзине самых разных сладостей, которые состояли из сушёных фруктов, варенья и орехов. Вечером воскресного дня ученики слушали «Адамово изгнание» в Храме и просили друг у друга прощения за все обиды и неловкости, а после с самым добрым и светлым чувством начинали путь к Пасхе.
В понедельник после общей молитвы пар Диакирин поздравил всех с началом Великого поста. На первой неделе отменились ранние завтраки, и Нафан сидел с кислым лицом. Артемида, привыкшая к растительной пище и орехам, и Хельга, что обычно ела крупы и рыбу, не понимали его страданий. Конечно, отказ от любимых йогуртов и сыров на несколько недель требовал крепости духа, но трагических чувств у них не вызывал. А Нафан почти за каждой едой вспоминал индейку и курицу.
– Ты ещё корову съешь, – недовольно буркнул Эдвард. Он тоже любил индейку, но терпеть не мог, когда ему об этом напоминали в постные дни.
– Фу, это ж собачья еда, – поморщилась Хельга. – Доживи до субботы, может, будет лосось.
– Фу, это ж крестьянская рыба, – съязвил Нафан.
– Нафан, что с тобой? – Ингрид стала замечать, что подобные колкости стали проскакивать у него всё чаще.
– Ты оголодал уже? – Хельга дала ему шанс исправиться, поскольку очень не любила, когда что-то плохое говорили и про крестьян, и про рыбу.
– Разумеется, я голоден. Эти посты… Нельзя, что ли, сделать послабление для учеников?
– Окстись, в Ликее даже сыр по воскресеньям дают, – сказала Артемида. – У нас дома маменька таких поблажек не даёт.
– Ингрид, неужели тебя устраивает такое питание? – спросил Нафан.
Ингрид пожала плечами, красноречиво пододвинула к себе салатник, где оставалась ещё квашеная капуста, и доела салат прямо из него.
– Ну вот же, человек голодный сидит, – обеими руками указал на неё Нафан.
– Да я как ела много, так и продолжаю, – дожевав, сказала Ингрид. – Я просто квапусту люблю.
– Да, квапуста здесь, что надо. Керуб Монотон говорил, что она сквашивается и хранится прямо под колокольней! – добавила Хельга.
– Разумеется, если вспомнить, что почти вся кухня находится прямо под колокольней, – вставил Эдвард.