Мир, в котором меня ждут. Ингрид

Как назло, по новому расписанию химия на земле выпадала на урок геометрии в Ликее, а прогуливать его было никак нельзя, Ингрид пришлось перевести на другой день, чтобы она ходила на геометрию с другим классом, вместо урока истории, а историю она готовила самостоятельно по тетрадям и книгам.

Что касается встреч с Антоном Павловичем на уроках химии, то и они приносили не утешение, а только расстройство. Попав однажды в нишу клоуна всего класса, Ингрид уже не могла выйти оттуда на свободу. Ей припоминали при любом удобном случае и живую материю, и философский камень, и эфирное единение элементов, и память связей… Даже называли её теперь «Философская КамнИна». Ингрид беззащитно терпела и это, уставясь на брелок «мирный атом», который начинал её уже не на шутку раздражать.

Ради семьи и мамы Ингрид, конечно, тоже появлялась на земле. В один из таких вечеров, когда она, закончив все дела в Междумирье, перешла на землю, они с мамой пили чай на кухне под какую-то передачу по телевизору. Ящик вещал о засилье странных сект, адепты которых обрабатывают людей-недотёп, переписывают на себя их имущество, жильё, и оставляют пострадавших ни с чем.

Мама Ингрид возмущалась, громко и возбуждённо говорила, поддакивая диктору:

– Ингрид, ты же понимаешь, что нельзя верить никому! – яростно сверкала глазами мама. – Они тебе наплетут, что ты самая хорошая и красивая, а здесь тебя, видите ли, никто не любит, и потом ты очнёшься где-нибудь на аллее в парке. И не будешь помнить, как туда попала!

Девочке стоило большого труда не поперхнуться чаем.

– К тебе что, уже подходили на улице? – мама прищурила глаза так, будто пыталась заглянуть глубоко внутрь самой черепной коробки дочери.

– Нет, – ошарашено ответила Ингрид.

– Не ври мне, – настаивала мама.

Почему-то мама произносила эту фразу всегда, независимо от того, говорила ли ей дочь правду или литературно обогащала свой рассказ эпитетами. Впрочем, Ингрид не имела склонности к вранью – если только к бурным фантазиям и приукрашиванию, и эта фраза всегда вызывала у неё ступор. Несколько раз было так, что она ничего не отвечала, чтобы не быть обличённой во лжи. Какая разница, что именно говорить, если всё равно не поверят?

– Ну а если я уже где-то валялась на аллее в парке? – внезапно спросила Ингрид так, будто это был самый большой абсурд в её жизни.

– Я уж точно узнала бы об этом, – ответила мама уверенно. – Ты бы пришла домой грязной и замёрзшей.

Ингрид высоко вздёрнула брови и сделала глоток чая, подумав про себя: «Ну-ну». Потом мама пустилась нудно объяснять Ингрид все опасности религиозных сект, как будто это только что недостаточно ярко и понятно рассказали по телевизору. И слушала Ингрид это ещё очень долго, пока с дверной ручкой не отправилась в ванну. Оттуда в комнату вернулась уже копия – и ей пришлось слушать зудёж на тему сект до самой ночи.

После короткого январского обихода Ингрид перешла на обиход по ведению одежды. Вместе с Хельгой девочка оказалась в текстильных хранилищах, где впервые столкнулась со всем обилием тканей, платьев, костюмов и прочей одежды в собственности Дворца.

– Ничего себе, – сказала она при первом посещении, – вот это да… Сколько всяких жакетов, юбок, самых разных… э-э-э… штанов… Откуда столько?

Это всё были формы для учеников Ликеи и Академии, все в нужных цветах, таких же, что носили и они сами. Самые маленькие размеры сочетали кобальт и серый цвет, размеры побольше – голубой и коричневый для дома Геометров, антрацит и оранжевый для Стратигов, фиолетовый и белый для дома Философов. Отдельной секцией висели сорочки цвета лаванды, Ингрид сразу рассказала Хельге историю их появления. Девочки приступили к своим обязанностям: рассматривать одежду на наличие дырок, затёртостей, чинить, отпаривать, обсыпать средством от моли и раскладывать по местам. Здесь в случае порчи одежды её сдавали обратно на склад, и потому работы по ремонту всегда хватало. Формы служили долго, некоторым был не один десяток лет, но, не смотря на это они выглядели свежо и ново. Нитки, которыми ремонтировали одежду, вливались в структуру ткани так, что дырки, потёртости и прочие дефекты исчезали вообще. За этой степенной работой Ингрид проводила свой обиход с того момента, как её выпустили из лазарета.

– Хельга, одного не могу понять, здесь формы почти в четыре раза больше, чем учеников в Ликее и Академии вместе взятых. Учитывая, что здесь есть ученики, то есть мы, и мы тоже носим одежду отсюда, какой же здесь запас всех этих платьев?

– Ингрид, а ты знаешь, сколько здесь раньше было учеников?

– Ну-у-у…

– А сколько раньше было людей в Междумирье?

– Да, Георг Меркурий рассказывал, что когда-то людей было намного больше, чем сейчас. Мы это и на уроках проходим…

– Сейчас в Междумирье сколько человек?

– Что-то около двух миллионов, включая всех крестьян с детьми…

– Да, а если бы не колоссальные потери за последний век, нас здесь было бы миллионов десять, – сказала Хельга. – Ты же видишь, что Дворец больше, чем нас в нём. Он рассчитан на большее число и учеников, и преподавателей.