Мир, в котором меня ждут. Ингрид

На этом содержательная беседа была окончена. Ингрид очень быстро шла домой, не чувствуя нарастающей боли в спине. К счастью, дома никого не оказалось: тётя с кузеном гуляли, остальные работали. На кухне она отыскала старый, уже не используемый, старательно его вымыла и отнесла в комнату. Самым сложным было найти подходящий угол, чтобы спрятать там задуманное. Ингрид тоже тщательно подготовилась: достала свой молитвослов, кусок полиэтилена, резиночку и Библию, которую однажды им кто-то подарил. Она так и осталась стоять на полке, никто, кроме Ингрид, её не читал.

Теперь девочка приступила к самому важному. Она, действуя по чистому наитию, осторожно налила в стакан святой воды, достала медальон и попыталась его опустить внутрь. Он всячески сопротивлялся, дрожал изнутри, становился как бы летучим и наэлектризованным, дико раскачивался, избегая прикосновения с водой. Ингрид не хотела трогать его руками, но медальон от стакана отталкивался так, как будто там стояло непробиваемое защитное поле. Через несколько минут стараний она всё же запихала его в воду. Он погрузился с шипением и языками синего пламени прямо в воде. Ингрид перекрестила это всё, закрыла пленкой, зажала её резинкой, сверху положила Библию, а рядом поставила молитвослов. Потом, подумав ещё немного, налепила на стакан тканевый пластырь и нарисовала на нём крест. И, чтоб наверняка, нашла молитву «При нападении врагов» и прочитала её. Медальон с каждым её действием менялся: мутнел, слоился, выпускал чернь, как бы снова горел… После всего проделанного он приобрёл свой прежний вид, только стал безжизненным и опустошённым. Ингрид спрятала стакан с Библией за тумбу в укромном уголке.

Лишь тогда девочка ощутила настоящее облегчение. Её разморило от усталости. С трудом добравшись до кровати, она провалилась в такой глубокий сон, что очнулась лишь через несколько часов – от того, что мама трясла её за плечо.

– Ингрид, вставай, ты что, как пришла, так и спишь?

– А?

– Ингрид, почки болят?

– А…а… – Ингрид с трудом проснулась и пыталась сообразить, что отвечать.

– Я спрашиваю, болят почки?

– А, почки…

– Я взяла номерок к врачу, – сказала мама.

– А, спасибо.

Ингрид, наконец, очнулась ото сна, но перед глазами мелькали мушки. Усталость сменилась на «недопроснутость», голова не соображала вообще. Без аппетита поела, будто у еды не было вкуса, потом через мамины понукания села кое-как за уроки, хотя совсем не могла на них сосредоточиться. К вечеру девочка, не находя себе места от неведения о судьбе Междумирья, решила совсем завалить себя мыслями и делами, чтобы отвлечься. Ингрид горевала, как мать о погибших детях, как девушка, не дождавшаяся с войны возлюбленного, как царь разорённой страны, но разве она могла кому-то доверить свои страдания? Всё оставалось внутри. Если бы Ингрид не прокричалась в ту ночь, сейчас, наверное, она бы уже тронулась умом, но теперь вместо оглушающей, резкой и нестерпимой боли просто ощущала всю безнадёжность своего положения.

В следующие дни переключиться на заботы мира сего Ингрид так и не смогла. Каждое действие давалось с трудом: его сначала надо было проговаривать внутри, потом вспоминать последовательность и тщательно контролировать в мелочах. «Вот я иду мыть руки», «Сейчас надо надеть носки», «Вот я села делать русский» – такими речёвками была нагружена её голова. А перед сном Ингрид от усталости давала слабину и возвращалась к мыслям о Междумирье. Она искренне пыталась отказаться от этих желаний лишь потому, что никогда не получала желаемого. Чтобы потом не испытывать мучительную боль невозможности исполнения ещё раз.

Мама Ингрид всё же заметила уныние дочери и активно допытывалась, что произошло. Девочка ничего не могла сказать в ответ, просто молчала. Не на шутку испугавшись, мама позвонила в поликлинику и записала Ингрид сразу ко всем врачам. Она вновь корила во всём себя, что подливало масла в огонь.

Зато в школе Ингрид теперь совсем не обращала внимания на тычки одноклассников. Ленка чрезвычайно обиделась на то, что подруга не проявила должного сочувствия, и потому показушно не разговаривала с ней. На оценки Ингрид стало особенно наплевать. Антон Павлович умерил недовольство, перестал подтрунивать и предпочитал просто не замечать её на своих уроках. Ингрид после всего смотрела на него пронзительно и думала: «Что же ты натворил?» Выдержать этот тяжёлый взгляд он не мог. Одноклассники, видя такую перемену в Ингрид, передразнивали её, но, к их общему разочарованию, девочку это уже никак не задевало.