- С того, как ты выглядишь. Тебя так и хочется назвать женщиной Миракулум, спутницей колдуна. Посмотрись в зеркало, - я словно заново читаю роман, а твой образ рисуется рядом с Алхимиком, а не с оружейником. - И обратился к Аверсу: - Скажи, что в моих словах нет правды. Или не видишь?
- Вижу. Но к смене нарядов не привыкать, и ты меня намеками не смутишь.
- Аверс, в словах Берта есть доля правды. Я могу полыхнуть, если кто меня тронет со злым умыслом. Могу исчезнуть, если кто надумает изловить. Миракулум... - и замешкалась. Я растеряно огляделась, не находя слова, и остановила взгляд на лампочке. - ...подключил меня к силам моих богов, Огня и Ветра. А завтра случится Море. Я останусь собой, но впредь стану способна к магии. Я и сегодня - лишь захотела тебя увидеть, как перенеслась на причал за миг.
Аверс был изумлен. И ничего кроме, ни тени на неприятные чувства, я не увидела. Берт тоже смотрел с неверием в то, что услышал. Моргнул, прошептал:
- Колдунья?.. Даже в этом времени обскакала! Рыс едва появилась, а ты, Аверс, опять стал ниже ее по положению за считанные дни, не в титуле, так в другом. Она была госпожа, а теперь доросла до Мираклииды, и в спасателях и защитниках нуждаться не будет...
Аверс посмотрел на парня со снисхождением и вздохнул, судя по тону, ничуть не задетый его словами:
- Ты всерьез думаешь, что новое различие, в чем бы оно ни было, заставит нас отступить друг от друга? Брось говорить глупости.
- Глупости? То есть ты уверен, что Змеиный Алхимик не заберет Рыс, сделав ее равной себе? Зачем тогда он превращает ее в настоящую ведьму?
- Рыс - не его.
За спокойным глубоким голосом я почувствовала раскат потаенного гнева. Но, что еще хуже, я с тревогой заметила и то, что происходило с Бертом. Он загорелся, поддавшись безрассудному и злому, изменив свой тон на насмешливый и самоуверенный... такой, словно вот-вот свершит сладкую месть. Напротив меня сидел уже не друг и не добрый Люнтберт, а молодой демон возмездия, произнесший медленно, тихо и с оскорбительной издевкой:
- Уверен?
- Прошу, престаньте... что за гроза?
- Рыс, а ведь у Эски был шанс сбежать! Я знаю, она рассказывала об этом Тавиару, мне, потому что больше некому было. Ему все равно, а ей становилось легче даже от признания всех глупостей и ошибок, что натворила. Сокрушалась, что не хотела видеть очевидного, и упустила единственный шанс вырваться из ловушки, когда Аверс сам ее прогнал. Сам!
Оружейник едва заметно побледнел, а я не могла понять - почему? Что с того, что прогнал? Берт же выдержал паузу, фыркнул, явно наслаждаясь тем, что он отреагировал так, как ему было приятно. Будто достал его клинком в поединке, нанеся рану, какую не смог нанести в реальном бою, и продолжил:
- Эска всегда пересказывала путешествия, и никогда не врала. Кроме одного раза - взяла и придумала, что ты не вылезала из постели Илиана... - Берт покраснел стремительно, но голосом он охватившего смущения не проявил. - Аверс Эску и вышвырнул вон, потому что поверил... Это - правда, и мне терять нечего, я иду в обмен на одну из ваших жертв и ты, Аверс, мне даже не двинешь за все сказанное. Тавиар тебе нужен. А ты, Рыс, просто знай об этом.
Об этом?.. Наверное на моем лице отразилась вся моя глупость, потому что прошел миг, другой, в полном молчании, а я никак не могла понять полноту смысла - о чем, об этом?
Сердце колыхнулось холодом, а потом жаром, и стало казаться, что с самых ног быстрым приливом меня наполняет глухое чувство, единственное и поглощающее все иные. Аверс смотрел на меня, и был таким старым, угасшим, по-тихому обреченным, и никакая молодость черт не скрыла истинный облик. Его глаза - граненые в разрезе, потемневшие от скудного света и словно запавшие от резкой худобы, - причиняли боль взглядом. Губы сжались. Желваки шевельнулись, выдав все напряжение, и я бы смогла считать его чувства, если бы не оглохла и ослепла, воспринимая лишь свое сердце. И в этот миг мне было все равно, больно оружейнику или нет, вина его гложет или злость на Берта...
Аверс - поверил?
- Оправдываться только не надо или лгать, что причина была другой.
- Ты слышишь от меня хоть слово оправдания или лжи?
Оружейник ответил Берту так тихо, что я домыслила больше, чем услышала. Не велико преступление, и я знала, что смогу простить ему сомнение в верности, - но оскорбление властно сдавило сердце и горло, ударив по дыханию и внутреннему теплу. Заледенела, стало горько и больно от несправедливости! Как он мог так обо мне подумать?! Как он мог поверить в подобное?!
- Прости, Рыс... тебе не познать, как ревность лишает мужчин разума, как травит и превращает в слепцов. Прости меня.
Он потянулся, хотел взять за руку, но я отстранилась.