Я еще видела, как легко он побежал по склону, а когда начался подъем, то стал помогать себе руками, цепляясь за траву. Но воздух все больше и больше размывал тощую фигурку, унося меня обратно во времени, уплотняя и приближая вихрь. Я должна была хоть что-то сказать на прощание! Но ни одно из слов не прозвучало, да и не услышал бы маленький Рихтер ни звука.
Темное, плотное марево накрыло и стерло все очертания мира.
Два круга на моей груди горели алым и черным: моя сила, Сангвис, "кровь" - обретенная в том, через что провел Рихтер, и Миракулум, "чудо". Без своей я бы не смогла избавить Алхимика от магии и не смогла бы удерживать ее - только равное равным. Знаки не боролись, а переплелись, я кожей чувствовала, как две змейки льнут друг к другу и двигаются по кругу, заключенные в горящие символы надписи из алых и черных букв.
Чем больше смерч набирал мощи, тем тяжелее становилось мне... прекрасные по своей сути силы для души и все же хрупкого тела оказались нелегки. Без защиты они поглотят, а после уйдут в пространство, растворившись в сущем и больше никому не будут принадлежать. Я стала произносить заклинание, зашептала его вслух, и знаки вновь вспыхнули ярче.
С правой и левой стороны кожа от пальцев и дальше стала превращаться в пепельно-черный чешуйчатый панцирь, витиеватыми узорами сочетаясь с рубиновой и пыльной кожей, словно красный песок, оставляя моей настоящей коже - бледной и человеческой самую малость. Истиные облики двух божеств - времени и жизни - превратили в нечто неземное и пугающее. Я ощущала, что все во мне высохло до костей, что я ужасна и прекрасна в могуществе. И только благодаря этому вся тяжесть сущего - мира в каждом его миге, я могла выдерживать и нести.
Аверс меня искал... Его рвали эти потоки, причиняли боль, пытались завладеть сердцем, пустив в него ужас и желание сдаться. Но он не бежал обратно, а все равно искал, не прогибаясь, даже будучи смертным, под огромным давлением магического вихря. И нашел.
"Он не убоится твоего жуткого облика..."
- Аверс...
Рокот голоса, не с губ сорвался, а с разных сторон, столь чужой и глухой! Оружейник не отшатнулся, наоборот, сделал еще шаг и преодолев самое сильное сопротивление, коснулся меня, почти бестелесной:
- Я вынесу тебя!.. Потерпи!
- Обними...
Он и так меня обнял, прежде, чем я попросила, даже приподнял от земли и попытался сделать шаг к краю смерча, чтобы вновь преодолеть преграду и вернуться. Аверс не знал, что это не плен. Он еще ничего не знал.
- Ты согласен пойти со мной... по избранному пути... со мной?
- Да, любимая, куда угодно. Хоть на край земли, хоть на тот свет. - Аверс даже нашел в себе мужество для улыбки и светлого воспоминания о далеком походе по зимним пустошам: - Ведь Берег огромен и дорог много...
- Обними меня, Аверс, так крепко, как тогда обнимал... отогрей...
Как жутко звучали мои слова. Рваными резкими звуками, далекими от человеческого голоса, и не передающие те чувства, что я в них вложила. Оружейник демонессы не видел, а видел свою Рыс, и прижал к себе всю, с нежностью и любовью.
Блаженный миг и не долгий. Знак с его шеи ушел на зов магии, скользнул на грудь, расширил кольцо и загорелся. С какой бы силой Аверс не смыкал руки, но ее все равно не хватило для удержания, и нас друг от друга отбросило... половина ноши - его! С моих плеч, с моей души словно сняли небо, которое я последние минуты старалась удерживать только на себе. Как же стало легче! Черная чума сошла с моего тела, облепив оружйеника, но, почему-то став не чешуей, а... металлом. Антрацитовым, с глубоким сиянием.
Аверс поседел. Волосы его стали белыми, а черты заостренными, - он не постарел больше чем лет на десять, но обветрился внешне, каким был в прошлом, в походах и испытаниях. Верно, истина его потребовала равности в сути души и тела, и тому я лишь радостно улыбнулась. Не молодого его полюбила и в тайне желала видеть таким, прежним.
Левую руку оружейника всю покрыло темным сгустком, сформировавшимся в наплеч, наруч и перчатку. Металл так облегал кожу, что невозможно было точно понять - броня часть его кожи или так искусно влита в каждый изгиб мышц? Даже крепления, которые явно виделись выпуклыми полосами у самих пластин, превращались в черные татуировки, двигаясь дальше по корпусу или захватывая плечо. Они прожгли ему рубашку, обратили остальную современную одежду в темные и плотные штаны, сапоги и широкий пояс, схожие с теми, что он носил в Неуке. Разница лишь в том, что теперь он наполовину закрылся сталью полудоспеха.
Аверс не походил в том на Рихтера, и даже вихрь облизывал ноги не туманом и поземкой, схожей с пылью и песком, а более плотными полосами, - камень или металл, тяжелый, но подвижный в своем свойстве.
- Что ты сделала?
Я закрыла глаза, - голос Аверса добрался до самых тонких струн сердца, согрев звучанием новой глубиной и проникновенностью. Он обволакивал, обнимал, став не только человеческим, но и колдовским.
- Все хорошо, Аверс.