Мирелла

Мирелла колебалась. Но парень скорей готов был ослушанием накликать на себя неудовольствие хозяйки, чем лишиться заработка, если упустит гостей, не поспев ко всем столам.

– Входи же! – настойчиво позвал он.

Потупив взгляд, водоноска вошла в подсобную дверь, ведшую в кухню и кладовую. Лотхен была в трапезной и ничего не видала.

– Присматривай за шкафами, покуда я приму заказы и самую толпу обслужу, – сказал он. – Чтоб ни одна крыса не подлезла! Я недолго. Скоро вернусь. Никто не узнает, что ты мне помогала.

Мирелла боялась Лотхен, но подручный был здоровяк двадцати годов, и не послушай она – добром это не кончится. Она поставила ведра и вынула из-за спины свою палку. Уходя, парень пригрозил, нависнув над ней:

– И без выкрутасов! Ты у меня на примете.

Из трапезной донеслись крики жаждущих выпивки гостей. Парень поспешил к ним.

Мирелла услышала шуршание и вскинула палку. Крысы подбирались к крынке молока, шевеля жадными мордами. От крепкого удара об пол они разбежались.

Мирелла так и стояла, с палкой наготове, навострив слух и следя за углами. Ничего. Ни шороха. В затишье чуялось ей дурное предвестье, будто крысы затевали какое-то коварство. Ее охватила смутная тревога. Она, одна, стояла посреди кладовой, и лукавый страх сжимал ее нутро. Что-то шло неладно. Но что – она не знала. И даже не могла укрепить дух песней – до того пересохло во рту и сдавило грудь.

Наконец она увидела их. Дыханье ее участилось. Три крысы пробежали мимо ее ног.

Уже много недель кряду наблюдала Мирелла стаи грызунов, все они были с темной лоснящейся шерстью и длинным серым хвостом, что взбивает пыль позади.

Но эти три были иными. Не наружностью: морды их были столь же шерстисты, что и у собратьев. Но повадкой. Они не копались, не замирали, нюхая воздух, не петляли. Они семенили по прямой, тихо, держась рядом и не меняя шага. Будто трое солдат, послушных приказам незримого полководца.

Крысы решительно направлялись к трапезной.

Зной не стих ни на чуть, и половине Гамельна не терпелось утолить жажду кружкой свежего ячменного пива. Лотхен, как капельмейстер, распоряжалась заказами. Она здоровалась, подмигивала, поводила бедром, но главное – не спускала взгляда с полов, посуды и съестного. Ее подручный бегал от стола к столу, держа над головой увесистый поднос со снедью. Посетители, сливаясь в единый оркестр, гоготали, хлебали из кружек, икали да бурчали чревом, шлепали друг друга по ляжкам, а рыгали с таким напором, что хоть дымоход продувай. Как добрые товарищи и лихие собутыльники, они чокались, чесались, обнимались, деля с соседом вшей и хмельную радость.

Мирелла наблюдала питейную залу, стоя за дверью кладовой. Тревога ее росла, и уже слышала она, как бьется в сжатых кулаках кровь.

По зале медленным шагом ступал человек в черных одеждах. На нем был долгий плащ, полы его касались сапог. Лицо скрывалось в тени капюшона. Он шел меж столов. Но никто не поднял на него взора. Все продолжали веселье, размахивая кружками как ни в чем не бывало. Мирелла оцепенела от страха.

За одним столом захмелевший выпивоха откинулся на спинку стула. Глаза его затуманились, на устах была блаженная улыбка; товарищи тем временем смеялись и пили напропалую.

Никто из них не обратил внимание на подошедшего черного человека. Он склонился над плечом выпивохи. Лица его Мирелле видно не было. Но ей почудилось, будто темный незнакомец что-то прошептал пьяному на ухо, после чего беспрепятственно удалился. Хмельной посетитель на стуле улыбался прежней блаженной улыбкой.

Когда незнакомец ушел, Мирелла смогла чуть перевести дух. Она вернулась в глубь кладовой. И простояла там, привалившись к стене, никак не в силах унять глухой тревоги. Наконец посетители схлынули, и подручный трактирщицы пришел отпустить ее.

Вечером она вскарабкалась в кормушку на стене сарая. Уже много лет не ощущала она себя такой маленькой и напуганной. Ей казалось, будто возвратилась она в младенческие годы, когда в одиночку плакала на тюфяке под раскаты грома. Она прижала Пана к груди и насилу заснула. И грезы ее полнились ужасными видениями.

С утра чугунное солнце, гнетом навалившееся на город, чуть разогнало ночные тревоги. Но помимо воли страх и неодолимая тяга влекли Миреллу вернуться к трактиру.

Он был еще заперт. В окно, чрез масляную бумагу, узрела она чистую и пустую трапезную залу. Подручный стлал на пол солому. Лотхен стояла за прилавком и с кем-то толковала. Мирелла сощурилась. Сгорбленная спина собеседника была ей знакома. Она знала всех горожан Гамельна, ибо участок ее менялся без счету, и за долгие годы она перетаскала воду всем. Наконец, проборонив всю память, она вспомнила.

То был могильщик. Мирелле хотелось бежать со всех ног, но вопреки собственной воле она стояла недвижно, точно камень.