Мириад островов

Люди, в основном ба-нэсхин или полукровки, выходили навстречу из домов, похожих на несуразные колпаки со сбитой тульей, или малые копии горных пиков, или просто кочки на ровном месте, приглашали внутрь. Места было много, предметов обстановки мало, и все домодельные, домотканые, пёстрые: жили здесь одиночки или пары, редко мать или отец с ребёнком. В нежилых лачугах было так же пестро и уютно, только что пыли чуть больше. Орихалхо — она была не так стеснительна — расспрашивала, как у них тут устроено. Получалось, что дитя не связывало, а, напротив, отчасти разъединяло любовный союз. Пребывали здесь исключительно ученики и ученицы главного целителя, которым предстояло уехать на другие острова архипелага или на континент, и один из родителей, обычно тот, который произвёл на свет, вынужден был заниматься воспитанием вместо врачебной практики. Обоим медлить с наукой и отправкой по назначению было бы слишком накладно для государства.

— Ну, мы-то не учить и не лечить сюда прибыли, а только присматривать за процессом, — объяснила Галина.

— Будь уверена, милая сэнья, долго тебе в таковых зрительницах и присмотрительницах не проходить, — заметил на эти её слова один из выпускников, похоже, готиец. — Аура тут такая благотворная — мигом из тебя почтенную игнью сотворит. Уж и по лицу то самое видать.

И хотя женщины согласились в том, что пока с Рауди нельзя спускать глаз и на сутки, кров они себе присмотрели. Чем-то похожий на африканскую коническую постройку или старый улей. Решили, как только их мужчине станет получше, разжиться кое-какой по возможности цивилизованной обстановкой (интересно, где) и перебраться сюда.

После того, как женщины обошли деревню, комната, где работал отец Малдун, напомнила Галине современный госпиталь: никель, хром и стекло, вернее, их местные заменители, сплошная гигиена — а души очень мало. Нескладные же «термитники» казались внутри на удивление живыми и обжитыми — даже те, что стояли без хозяев. И особенно тот, на который был «положен глаз».

Красноволка поместили при лекарском кабинете — с наложенными повязками и чем-то вроде козырька над глазами. Он дремал, распространяя вокруг запах сырого опиума и неких иных снадобий, скорее приятных, чем напротив.

— Раны на груди заживут, — успокоил отец Малдун. — Зрение восстановится. Но былой силы и мощи сей муж если и достигнет, то не скоро. Воином ему больше не быть.

— А что с руками? — спросила Орихалхо. — Мы их до сей поры не видели — да и теперь они в перчатках из бинтов. Скажи нам.

— Не над ним, — коротко сказал эремит.

Они вышли на открытый воздух и зашагали рядом.

— Раны мэса Рауди, как я сказал, закроются быстро. Рубец на животе получится большой и неровный, но шрамы лишь украшают мужа. Есть ещё одна беда — этот, можно сказать, спустился слишком низко, но о таком не стоит говорить прежде времени. Пусть надеется, что телесные способности к нему вернутся. Однако вот руки, ради чего, собственно, и было предпринято ваше путешествие… Пястные кости правой размолоты и перемешаны, фаланги пальцев расколоты. Не исключаю, что можно будет обойтись без ампутации, но болтаться кисть будет как пустая перчатка. А на левой нет трёх пальцев, остались только большой и мизинец.

— Мы знаем. То есть… медикусы Ас-Сентегира выразились по поводу рук более оптимистично, — кивнула Галина и тут же выругала себя: надо же, в одном предложении поставила архаизм и неологизм, смешала французское с нижегородским.

— Я не хочу с ними спорить. Только для жизни, которую привык вести мэс Рауди, клешни с тряпкой, уж простите меня, явно не хватит. Да, он никогда не соберётся как следует махнуть…э-э… мечом, крепко натянуть тетиву или повод скакуна. Это не приведёт к смерти. Но записывать его фантазии наилучшим почерком придётся женщине. Причём не получая должного воздаяния за труды. А это позор, коего Волковой натуре не перенести.

«Вот уж не думала, что верхняя пара конечностей как-то связана с пятой одиночной, — съязвила про себя Галина. — Или это у меня испортилось воображение?»

Орихалхо в это время говорила вслух:

— Досточтимый Малдун, ты ведь не зря затеял этот разговор. От нас безусловно требуется некое согласие с вашей лекарской методой или приятие факта? Не знаю.

— Ты видишь сквозь землю, мэс, — кивнул монах. — В излечении принимают участие двое: мир нашего анклава посреди вод и сам пациент — и никто более. Лекарь лишь направляет. Природа стремится побыстрее затянуть прорехи, знания о том, что было раньше, у неё нет. Но как и ладно откованная сталь помнит свой вид до ущерба, так и человек знает, к какому виду он должен вернуться. Пока мы кормим мэс` Огневолка маковым зельем, чтобы боль и судороги, с ней связанные, не мешали целительству. Безопасный предел этого мы знаем — привычки у него не создастся. Но если вашему Волку захочется отрастить недостающее, мы должны будем делать насечки по живому. А он — терпеть муки, ибо лишь они поспособствуют восстановлению плоти. Другого, королевского пути к исцелению нет.