Мириана

— Что? — не понял Каолам… — О чем вы, королева? Я сказал все, что хотел…

— Нет, чего ТЫ хочешь? — повторила девушка. — Я спрашиваю о том, чего ты хочешь на самом деле?

Она произнесла эти слова отдельно, делая ударение на каждом слове.

— Чего ты добиваешься, Каолам? Зачем тебе этот брак? — она снова выделила «тебе».

— Потому что жрецы поклонятся лишь сильному королю, — был ответ.

Мириана встала с кровати, медленно прошла по комнате, а потом остановилась у окна, глядя на снег. Солнечный свет заливал сейчас ее фигуру, и казалось, что вокруг девушки разлилось мягкое серебристое сияние.

— Они поклоняются Великой птице, — сказала она, — Так же, как и народ Туанга. Они все поклоняются Великой птице…

— Да, без сомнения, — перебил советник. — И все же, птица на небе, а на земле нам нужен сильный король! Чтобы сохранить монархию и держать жрецов в повиновении! Чтобы защитить твою жизнь, Мириана.

Мириана взглянула на старика и мягко повторила:

— Ты не ответил, чего ты хочешь, Каолам… Я многое знаю. Знаю, что ты был жрецом старой религии. Знаю, что твои соратники были убиты, а храмы разрушены. Знаю, что тебе пришлось скрываться и ты многое потерял, прежде чем оказался у моего отца… Так чего же ты хочешь на самом деле, мой дорогой советник?

Несколько мгновений Каолам молчал, его лицо потемнело от гнева, он нахмурился, а потом решительно махнул рукой.

— Хорошо, Мириана! Будь по-твоему! Я расскажу тебе, как было тогда. Как те, кого вы называете жрецами и служителями культа Великой птицы убивали нас. Наших женщин и стариков. Они восстановили разрушенные храмы, но смогли ли они отмыть их от крови? У меня была семья, была жена, были дети. Но мою жену убили, а я был продан в рабство кочевникам. Я, жрец, свободный человек, провел в рабстве долгих пять лет, и это были не лучшие годы, Мириана! А мои дети… Ты знаешь, что случилось с моими детьми? Новые служители объявили, что Великая птица гневается, и чтобы вернуть ее благосклонность ей нужно принести в жертву тех, кто осквернил своими нечестивыми молитвами ее священные храмы! Они решили принести в жертву младенцев, наших детей, Мириана, и в том числе моих малышей! Жрецы сбросили их в пропасть, и они упали, разбившись об острые камни! Ты представляешь, что такое упасть со скалы в пропасть, разбившись о камни, Мириана?

— Лучше, чем кто-либо на свете, — ответила королева.

— Тогда ты должна понять, что это за подлые змеи! Они заморочили голову твоему отцу, пользуясь его молодостью, а теперь пытаются избавиться от тебя, чтобы наконец добиться вожделенного всевластия! Ты знаешь, что это они подстрекали жителей к восстаниям? В одном из которых погиб твой отец, а в другом — твой муж? Знаешь, что это Чи-Тоан сделал так, что они один из королей не успел добраться до целительниц живым? Король Кван умер почти мгновенно, но Лая Вуонга целительницы могли спасти! Из-за коварства и интриг Чи-Тоана у нас нет короля! Они даже подослали к тебе наемника, заплатив Эмиру за твою смерть!

— Только за смерть? — Мириана криво улыбнулась одной стороной рта.

— Полагаю, все остальное он делал по собственной инициативе, — откликнулся Каолам. — И что теперь, Мириана? Ты готова, испугавшись нового брака, отказаться от защитника, оставшись один на один с этими убийцами, что скрываются под одеждами священнослужителей? Когда сделаешь это, помни, что они сбрасывали со скалы живых детей, приносили в жертву младенцев! Моих детей, Мириана! Понимаешь ли ты меня? Понимаешь, почему мое сердце стремится отомстить? Я столько страдал, моя королева, столько долгих лет! Так помоги мне теперь отомстить. Я напрасно просил об этом короля Квана и твоего мужа. Они меня не слышали, они думали о другом. Но я нашел человека, который ненавидит жрецов так же, как и я! В семье Схайлайна были те, кто пострадал от их жестокости и коварства, и потому у него не будет для них пощады. Не оставь же меня, Мириана, помоги исполнить то, к чему я шел долгие годы!

— Мой учитель говорил, что самые сильные желания губят нас, — ответила девушка. Она говорила спокойно, но по мере того, как она продолжала, в ее голосе все отчетливее слышалась глубокая грусть. Словно вода, сочившаяся из щелей плотины, эта грусть пробивалась из-под железной брони, которой теперь была покрыта ее хрупкая прежде душа. Теперь внутри нее была воля, ставшая стержнем, что был прочнее бамбукового шеста, и прочнее щита, на котором изображен золотой дракон.