Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии

Единственный способ понять удивительные увещевания Иисуса о том, как следует жить людям, – рассмотреть этих людей лишенными понимания Бога, питающего к людям абсолютную любовь, независимо от их ценности и достоинств. Нам полагается отдавать другим не только рубашку, но и верхнюю одежду, если она им нужна. Почему? Потому что Бог дал нам то, в чем мы нуждаемся. Нам надлежит пройти с другими второе поприще. Опять-таки, почему? Потому что в глубине души нам в подавляющем большинстве случаев известно, что Бог терпел нас гораздо дольше. Почему мы должны любить не только наших друзей, но и врагов, и молиться за тех, кто притесняет нас? «Да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных… Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф 5:45, 48). Мы называем его этику перфекционистской – эвфемизм для «нереалистичной» – потому что она призывает нас любить безоговорочно. А нереалистичной мы считаем ее по той причине, ответил бы Иисус, что мы не ощущаем постоянную и неограниченную любовь, притекающую от Бога к нам. И даже если бы ощущали ее, все равно возникли бы затруднения. Которому из бесчисленного множества нуждающихся следует отдавать ограниченный запас рубашек и верхней одежды? Если мишенью зла стал не я сам, а кто-то другой, должен ли я все равно не противиться ему? Иисус не предложил инструкции, чтобы упростить трудный выбор. О чем он говорил, так это о позиции, с которой следует подходить к этому выбору. Все, что можно сказать заранее, сталкиваясь с требованиями запутанного мира, – что мы должны реагировать на наших ближних (всех ближних в той мере, в какой можем предвидеть последствия наших поступков) не в соответствии с нашими суждениями о том, что им причитается, а в соответствии с их потребностями. Наши личные затраты не должны иметь значения.

Мы обсудили действия Иисуса и его слова. Но их одних было бы недостаточно, чтобы побудить его учеников к выводу о его божественности, если бы не третий фактор: то, кем он был.

«Мы видели славу Его». «На свете есть, – пишет Достоевский, – одно только положительно прекрасное лицо – Христос, так что явление этого безмерно, бесконечно прекрасного лица уж конечно есть бесконечное чудо».

Безусловно, больше всего в учениях Иисуса впечатляет не то, что он проповедовал их, а то, что, по-видимому, он жил согласно им. Судя по сведениям, которыми мы располагаем, вся его жизнь была образцом смирения, самопожертвования и бескорыстной любви. Высшее свидетельство его смирения заключается в том, что невозможно в точности определить, какого мнения Иисус был о самом себе. Его заботило, что люди думали о Боге – о природе Бога и о воле Божией для их жизни. Да, это косвенным образом говорит нам кое-что о самовосприятии Иисуса, но очевидно, что он ценил себя ниже Бога. «Что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог». Невозможно читать то, что Иисус говорил о самоотверженности, и не чувствовать при этом, что в нем самом вовсе не было гордыни. То же относится к искренности. Сказанное им по этому вопросу мог произнести только тот, в чьей жизни отсутствовало лукавство. Истина была для него подобна воздуху.

На страницах Евангелий Иисус предстает сильным и цельным человеком, в котором не было, по чьему-то выражению, никаких странностей, кроме странности совершенства. Ему нравились люди, и те отвечали ему взаимностью. Его любили – горячо и многие. Привлеченные к нему не только харизмой, но и состраданием, которое ощущалось в нем, люди окружали его, тянулись к нему, следовали за ним. Он останавливается у Галилейского моря и, уступая настояниям людей, обращается к ним с лодки. Он назначает день, и толпа в несколько тысяч человек собирается, забыв про обед, и не расходится, пока вдруг не обнаруживает, что проголодалась. Иисус вызывал отклик в душах – но откликался и сам. Он чувствовал их просьбы, их мольбы – неважно, богатыми они были или бедными, молодыми или старыми, святыми или грешниками. Мы уже видели, как он пренебрегал барьерами, которые обычаи воздвигли между людьми. Он любил детей. Ненавидел несправедливость за то, что она делала с теми, кого он ласково называл «Моими меньшими» (Мф 25:40). Ненавистнее всего ему было лицемерие, потому что оно прятало людей от них самих и препятствовало подлинности, к которой он стремился в отношениях. В конечном счете, тем, кто лучше всех знал его, казалось, что это человек, в котором начисто исчезло человеческое эго, подчинив его жизнь воле Божией настолько, что эта воля проходила через него, не встречая преград. Доходило до того, что при виде Иисуса людям казалось, что они смотрят на подобие Бога в человеческом облике. Вот чем объясняется лирический возглас ранней Церкви: «Мы видели славу Его… полную благодати и истины» (Ин 1:14). Столетия спустя Шекспир облек ту же мысль в другие слова: