Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии

7. Он был направленным на каждого в отдельности. Будда не мог не обращать внимания на социальную сторону человеческой натуры; он не только основал религиозную общину (сангху), но и настаивал на важности поддержания каждого человека в его решимости. Но в конечном итоге его призыв, обращенный к человеку, гласил, что каждый должен стремиться к просветлению, исходя из своей конкретной ситуации и условий.

Стало быть, о Ананда, будьте светильниками самим себе. Не ищите другого прибежища. Держитесь прибежища Истины. Усердно трудитесь ради собственного спасения[72].

Четыре благородных истины

Когда Будда наконец сумел вырваться из чар восхищения, приковывавших его к «месту неподвижности» в течение сорока девяти дней просветления, он встал и пустился в путь длиной более сотни миль, к священному индийскому городу Бенаресу. Не доходя шести миль до города, в оленьем заповеднике Сарнатх он остановился произнести свою первую проповедь. Собрание было небольшим – только пятеро аскетов, которые делили с ним тяготы аскезы и, услышав, как он намерен действовать, в гневе порвали с ним, – но теперь стали его первыми учениками. Темой проповеди стали Четыре благородных истины. Первое официальное выступление Будды после пробуждения стало заявлением о ключевых открытиях как кульминации его шестилетних исканий.

Просьба составить в пропозициональной форме список своих наиболее значительных убеждений о жизни у большинства людей, вероятно, вызовет затруднение. Четыре благородных истины содержат ответ Будды на эту просьбу. Вместе они образуют аксиомы его системы, постулаты, из которых логически выводится остальное его учение.

Согласно Первой благородной истине, жизнь – это дуккха, что обычно переводят как «страдание». Такой перевод отражает далеко не всю полноту значения слова, но страдание является важной его частью, именно на нем следует сосредоточить внимание, прежде чем переходить к другим оттенкам смысла.

Вопреки представлениям ранних западных толкователей, философия Будды отнюдь не пессимистична. Описания человеческого общества могут быть сколь угодно мрачными; вопрос пессимизма не возникает до тех пор, пока мы не узнаем, возможны ли изменения к лучшему. Поскольку Будда был уверен, что они возможны, его мироощущение вписывается в наблюдение Генриха Циммера о том, что «в индийской мысли все подкрепляет основную идею: в принципе все хорошо. Предельный оптимизм господствует повсюду». Однако Будда ясно видел, что типичная жизнь не приносит удовлетворения и полна неопределенности.

Он не сомневался в том, что можно жить в свое удовольствие, и что жить в свое удовольствие приятно, но напрашивались два вопроса. Во-первых, в какой мере жизнь доставляет такое удовольствие. И во-вторых, на каком уровне нашего существования это удовольствие действует. Будда считал этот уровень поверхностным, возможно, достаточным для животных, но оставляющим глубинные области человеческой души пустыми и жаждущими. В таком ключе даже наслаждение представляет собой приукрашенную боль. Уильям Драммонд писал: «Земли услада – просто боль под маской», а Шелли упоминал, что мы «горячку называем наслажденьем». За неоновым сиянием – мрак; в самой сердцевине – не реальности, а не возрожденной духовно человеческой жизни, – то «тихое отчаяние», которое Торо видел в существовании большинства людей. Вот почему мы стремимся к тому, что нас отвлекает, ибо оно уводит наше внимание от того, что лежит ниже поверхности. Кое-кому удается отвлекаться надолго, но мрак остается беспросветным.

Чу! Словно ветер, жизни миг земной:
И стон, и вздох, и всхлип, и шторм, и бой[73]

.

На то, что такая оценка обычного состояния жизни вызвана скорее реализмом, нежели патологией, указывает на степень ее общности для всех мыслителей, которые ее придерживались. Экзистенциалисты описывают жизнь как «напрасную страсть», «абсурд», «излишек (de trop)». Представителю научного гуманизма Бертрану Расселу было трудно уразуметь, почему людей расстраивают известия об угасании вселенной, ведь «непонятно, как можно сделать неприятный процесс менее неприятным путем бесконечных повторов». Поэзия, неизменно чуткий барометр, говорит о «ничтожности житейской суеты» и о времени, «щемящем сердце, полном надежд». Сам Будда никогда не заходил дальше Роберта Пенна Уоррена: