Миры Артура Гордона Пима

Когда мы договорились о «методе воздействия» на сознание Петерса, я исполнился уверенности, что со знаниями и тактом Бейнбриджа мы добьемся успеха, и мысли мои потекли по другому руслу. Я принялся размышлять о дружелюбии, которое в общении со мной неизменно выказывали все американцы, начиная от промышленника-миллионера и кончая коридорным. Если ко мне и относились, как к иностранцу, то только к моей выгоде, а городские старожилы, казалось, видели во мне просто жителя другого штата. В Америке даже расположенные в глубине страны захолустные городишки многонациональны, тогда как в Англии таковыми являтся лишь самые крупные города и морские порты. Посему о некоторых вещах я мог судить не только понаслышке, но и на основании личных наблюдений. Например, я заметил, что в среде американского рабочего класса существует антипатия к китайцам. Об итальянцах из низов общества все имели достаточно дурное мнение, чтобы держаться от них подальше после наступления темноты. Немцы и ирландцы проживали в стране в большом количестве, и к каждому из них относились так, как он заслуживал своими личными качествами. Англичан любили везде, где мне доводилось бывать. Да, у американцев имелась известная склонность упоминать в разговорах с ними о славном бое при Банкер-хилл и тому подобном, но она проявлялась скорее забавным, нежели неприятным для англичанина образом. Если американцы и таили в душе хоть малую толику зла против англичан, то я никогда этого не замечал. Сейчас я говорю об американцах, родившихся в Америке. У меня сложилось впечатление, что французов в Штатах не воспринимают всерьез, хотя в школе всех американцев учили ценить и любить французскую литературу. От испанцев, как правило, предпочитали держаться на почтительном расстоянии. (Англосаксонская литература сильно не жаловала испанцев.) Вообще я не встречал ни одного американца, который ненавидел бы кого-нибудь – мне кажется, американцы просто неспособны на ненависть.

Затем мне пришло в голову по возвращении на родину написать книгу «Нравы и обычаи Америки». «Несомненно, – сказал я себе, – сейчас я за несколько минут сумею узнать у Бейнбриджа достаточно фактов, чтобы хватило на целую книгу». Впоследствии я отказался от этого намерения, но в тот момент загорелся идеей. Я положил задать спутнику несколько самых существенных вопросов и хорошенько запомнить ответы. «В первую очередь, – решил я, – я проясню спорный вопрос о существовании в Штатах аристократических претензий. Некоторые английские авторы, пишущие о нравах и обычах Америки, и наши самые проницательные исследователи американского характера утверждают, что американцы большие снобы и всегда с великой радостью заявляют о своем родстве, пусть даже самом отдаленном, с аристократическими семействами». И я поднял разговор на означенную тему.

– Мне бы очень хотелось убедить вас, – начал доктор Бейнбридж в ответ, – что в Соединенных Штатах от аристократических претензий практически не осталось и следа. Как теоретически, так и на деле в нашей стране нет разделения общества на классы. Такие мнимые классовые барьеры, как богатство или политическое влияние, подобны бумажным перегородкам и в действительности ровным счетом ничего не значат. Я не говорю ни о каких родословных, поскольку в Соединенных Штатах любая попытка выстроить генеалогическое древо заканчивается вырождением семьи еще до того, как оно разрастется. Притязания на благородное происхождение сохранились у нас лишь в двух штатах: в одном четыреста-пятьсот человек все никак не могут забыть, что их предки первыми высадились на берег Америки; а в другом несколько семейств по сей день обсуждают давно приевшийся вопрос, чья прапрабабка стоила больше фунтов табака. Но если честно, разве этого достаточно, чтобы признать справедливыми упреки европейцев в том, что мы претендуем на принадлежность к аристократии или пытаемся создать сей привилегированный класс?

Нас упрекают еще и в другом: мол, мы такие жалкие прихвостни титулованной знати. Я не стану отрицать, что видел американцев, готовых бежать с высунутым языком, чтобы хоть одним глазком взглянуть на настоящего герцога, но я в жизни не встречал американца, готового заплатить деньги за такое удовольствие, если только он не настолько богат, чтобы вовсе не заботиться о деньгах. И потом, представители родовой знати здесь быстро прискучивают. Коли приезжего герцога сопровождает лицо, менее значимое, чем король, он уже через год перестанет вызывать интерес у людей, не встречающихся у него на пути. Вы, у себя в Англии, не должны судить об этом предмете по реакции моих соотечественников на один недавний визит, ибо граждане Соединенных Штатов питают такие уважение и любовь к ныне правящей королевской семье Великобритании, каких у него не вызывала доселе ни одна королевская семья и ни один правитель. Хм! Наши люди никому не желают зла; но любопытство и обезьянство не отомрут у представителей рода человеческого, покуда наш позвоночный столб не сократится еще на позвонок-другой.