Миры Артура Гордона Пима

Я предпочитаю не говорить с уверенностью о вещах, вызывающих у меня сомнения; но тогда я заподозрил, а сейчас совершенно убежден, что доктор Бейнбридж, взяв на себя заботу о Петерсе, не счел нужным выполнить предписания Каслтона и давал больному только свои снадобья, настоящие или мнимые, дабы Петерс, я и лечащий врач не заметили никаких упущений. Я понимаю, насколько ужасно такое обвинение, и все же утверждаю: за все время, пока Бейнбридж ухаживал за Петерсом, последний не получил и четвертой части лекарств оставленных для него доктором Каслтоном (если вообще получил хоть что-то).

Но если Бейнбридж – желая продлить жизнь Петерса и доверяя своему профессиональному мнению больше, чем мнению коллеги, – действительно не давал больному назначенные препараты, то скоро стало ясно, что подобная хитрость может оказаться тщетной. Как я уже говорил, Каслтон обладал поразительной, почти сверхъестественной проницательностью и интуицией; и сейчас, задав пару вопросов, он извлек из жилетного кармана пузырек, из которого принялся вытрясать на квадратик белой бумаги крупнозернистый белый порошок, явно собираясь высыпать оный на язык больного. Бейнбридж заботился о самочувствии Петерса не только из эгоистических соображений, из желания узнать у старого моряка о фактах странного путешествия, но и просто по-человечески сострадал несчастному. Он определенно полагал, что белый порошок только повредит больному – вероятно, ослабит его и вызовет рецидив, а возможно даже, ускорит кончину – и заметно встревожился и раздражился. Наконец он предложил Каслтону отложить применение лекарства, хотя бы на несколько часов. А когда Каслтон убежденно выразил свое личное мнение о необходимости действовать без промедления, бессмысленность любых попыток спорить с ним представилась столь очевидной, что Бейнбридж не рискнул возражать. Однако в стремлении настоять на своем он поступил совсем уж неблагоразумно: предложил дать Петерсу свое собственное лекарство, которое, сказал он, быстро поможет больному; похоже, речь шла о каком-то новом средстве или, во всяком случае, неизвестном Каслтону. Несколько мгновений я ожидал взрыва негодования, свидетельствующего об оскорбленном достоинстве, но Каслтон сдержал первый порыв и, не глядя на Бейнбриджа, но демонстративно обращаясь ко мне одному, заговорил в высшей степени серьезным и решительным тоном:

– Я, сэр, являюсь членом Медицинского общества графства Клэр; некогда я был председателем означенного научного общества, а впоследствии семь лет кряду исполнял обязанности секретаря – на каковом посту предовратил многие споры и разногласия благодаря крайней неразборчивости своего почерка, исключавшей для моих коллег, а зачастую и для меня самого возможность успешно сослаться на протоколы предыдущих собраний. Так скажите мне, сэр, как мужчина мужчине, вправе ли я следовать советам или рекомендациям – пусть даже достойным поистине могучего интеллекта… так вот, вправе ли я следовать рекомендациям человека, не принадлежащего к нашему научному обществу? Прежде чем вы ответите, позвольте мне заметить, что наше общество известно во всем Египте – то есть в Египте, штат Иллинойс. Когда светило медицины в Париже или Лейпциге заявляет о некоем открытии, мы выносим решение о ценности и оригинальности последнего – хотя устраиваем заседания в первую очередь с целью представить наши собственные открытия. Так вот, сэр, я спрашиваю вас, должно или нет неукоснительно соблюдать устав нашего общества… а второй пункт третьего параграфа означенного устава – этическое требование, каковой пункт присутствует в моральных кодексах всех солидных медицинских обществ мира – гласит, что член общества не имеет права консультироваться с нечленом, даже если речь идет о спасении человеческой жизни.

Он сделал паузу. Мы с Бейнбриджем хранили молчание. Собственно, нам не было особой нужды высказываться, поскольку Каслтон, похоже, прочитал наши мысли, как явствует из дальнейших его слов.

– «Широта взглядов», скажете вы. Да, действительно, широта взглядов необходима в нашем вечном мире. Как самостоятельные личности, мы имеем широкие взгляды – мы джентльмены; но другое дело, если взять нас, как группу. Я за гармонию. Я признаю, что порой на наших собраниях мы сцепляемся не на шутку… жизнь – это борьба, так или иначе. Сэр, в стране процветают гнусные ереси и схизмы… Но позвольте мне спросить вас – не присутствующего здесь доктора, которого я уважаю за колоссальную эрудицию и циклопическую (я имею в виду великую, а не одноглазую) мудрость, – какое лекарство может предложить он? Я спрашиваю вас, сэр, а не его.

Здесь доктор Каслтон подступил вплотную ко мне и прошипел на ухо жутковатым шепотом: «Этот болван не признаёт традиционную медицину!» Потом он отстранился и посмотрел на меня, словно ожидая увидеть ошеломленное выражение лица.

Затем я обменялся несколькими словами с Бейнбриджем и доложил Каслтону о результате переговоров.