– Ну да, ну да… конечно! – сказал он со всем сарказмом, на какой был способен. – Значит, мой юный ученый друг полагает, что некий орган – в данном случае печень – весом почти четыре фунта заработает от действия сотой части капли… капли непонятно чего! Черт возьми, сэр, не сплю ли я?
– Спросите доктора Каслтона, сэр, сколько сотых грана выделенного вируса оспы потребуется, чтобы распространить эпидемию смертельного заболевания по всей стране? Спросите его, из чего вырастает дуб?
– Спросите его, – сказал Каслтон, – сколько времени понадобится желудю, чтобы превратиться в дуб. В данном случае от лекарства требуются скорость действия и проникающая сила.
– Спросите его, – сказал Бейнбридж, – обладает ли солнечный луч скоростью действия и проникающей силой – и сколько он весит. Чтобы поразить болезнь в самое сердце, требуется один-единственный меткий выстрел…
– Скажите ему, – завопил Каслтон, – что печень – это мамонт, шкуру которого может пробить лишь двадцатичетырехфунтовая пушка. Мы не охотимся на носорогов с дробовиком.
– Скажите джентльмену, – сказал Бейнбридж, слегка покраснев, но по-прежнему сохраняя достоинство, – что в таком случае животное следует не убивать, а лечить.
– Черт побери, – сказал Каслтон, – кто здесь говорит об убийстве? Неужели я – известный врач, джентльмен и ученый, член знаменитого Медицинского общества – пал настолько низко, что меня можно называть убийцей? Остановитесь… остановитесь, пока не поздно. Скажите джентльмену, что он слишком далеко зашел… скажите, что правила приличия обязывают его извиниться… скажите, что он играет с огнем. Я опасен – так говорят мои друзья, – чертовски опасен. – На лице Бейнбриджа мелькнула улыбка, но даже такая вот слабая, почти неуловимая тень мимолетной улыбки не ускользнула от внимания Каслтона, хотя он, казалось, смотрел в другую сторону. – Я имею в виду, опасен в честном бою. Шарлатанство, сэр, мне глубоко отвратительно…
– Полно, полно вам, джентльмены, – сказал я. – Вы позволяете вашему профессиональному
Они оба рассмеялись, и поскольку Каслтон все равно собирался возвращаться в город, мое предложение чрезвычайно понравилось Бейнбриджу. Каслтон выразил молчаливое согласие и через полминуты, казалось, забыл о столкновении – а если и помнил, то давал это понять лишь своим преувеличенно любезным обращением с Бейнбриджем. Минуту спустя он сказал мне:
– Дорогой сэр, сегодня я ускорил свой визит к пациенту из желания оказать вам услугу. Вчера вечером, после вашего отъезда к вам в «Лумис Хаус» заглядывал мистер ***. Я случайно столкнулся с ним, когда он, несколько огорченный вашим отсутствием, выходил из гостиницы, где узнал, что, вероятно, вас не будет ближайшие два дня. Я вызвался поутру доставить вам любое сообщение, которое он изволит передать. Узнав, что вы находитесь всего в десяти милях от города, он сказал, что у него к вам срочное дело, и спросил, не сможете ли вы на несколько часов вернуться в город сегодня. Я пообещал передать вам означенную просьбу и сказал, что, коли вы пожелаете, я доставлю вас в гостиницу к девяти – в каковой час он обещал зайти в «Лумис Хаус», в надежде увидеться с вами.
Я поблагодарил доктора и, посоветовавшись с Бейнбриджем, сообщил о своем намерении воспользоваться случаем немедленно вернуться в Беллву. Я обрадовался, что ухаживать за Петерсом придется Бейнбриджу, а не мне. Мысль, что я не услышу историю Петерса из первых уст, несколько расстроила меня, но я надеялся вернуться после полудня и знал, что Бейнбридж сумеет в точности повторить все слова старого моряка. Я сомневался, что до моего возвращения он успеет многое выведать у Петерса, ибо престарелый путешественник был очень слаб и умом, и телом и быстро утомлялся. Но когда старик заинтересуется и увлечется предметом разговора – а в противном случае никаких сведений из него не вытянуть, – он наверняка станет весьма словоохотливым.