Миры Артура Гордона Пима

– Итак, мы нашли его! Боже мой, боже мой, какое открытие! Это все равно, что сойти в царство теней и взять за руку самого По! Но вы слишком поторопились – как я сам сделал бы на вашем месте. Что ж, мы должны увидеться с Каслтоном – вернее, вы должны – и попросить у него разрешения сейчас же отправиться к Петерсу и остаться там, в случае необходимости, на весь день и всю ночь или даже дольше. Мы позаботимся о бедном старике и выждем удобного случая, чтобы выведать у него факты странного путешествия, начиная с момента, когда, несомые быстрым океанским течением, они с Пимом устремились в таинственную бездну, словно приглашающую их в свои объятия, и путь им преградила поднявшаяся из моря человеческая фигура в саване. Он говорил «огонь…соль…лед»? Я начинаю почти… почти понимать! У вас в Англии слышали когда-нибудь перуанское предание об антарктической стране, теплой и восхитительной, населенной цивилизованным – или вернее, чрезвычайно просвещенным – и весьма таинственным племенем белых людей. Такое предание существует. Однажды в Нью-Йорке, года три назад, я позволил себе взять выходной, как имел обыкновение делать время от времени после периода напряженной учебы. В упомянутый день я вошел в Асторскую библиотеку и получил разрешение бродить в свое удовольствие между книжных стеллажей. В руке я держал одну из маленьких складных табуреток, которые повсюду стояли в залах, и всякий раз, когда находил книгу, вызывавшую у меня особый интерес, присаживался и просматривал ее. Понимаете, я предавался своего рода духовному разгулу в сей огромной сокровищнице литературы. В середине дня я оказался в одном из самых редко посещаемых уголков библиотеки. Там, на полке столь высокой, что я едва до нее дотягивался, стоя на библиотечной стремянке, я нашел странную маленькую книжицу, якобы написанную в 1594 году. Она завалилась за другие тома. У нее был черный кожаный переплет, сильно потрепанный; выпущенная в 1728 году Лейпцигским издательством, она, вероятно, была преподнесена библиотеке в дар мудрым и щедрым основателем последней – впрочем, это только мое предположение. Изложенная там история сильно напоминала одну из многих повестей того времени, во всяком случае, по форме. Я присел, чтобы просмотреть книгу – и встал лишь часа через три, когда дочитал все до конца. Уже на второй странице я убедился, что в ней содержится больше правды, чем вымысла. Чтобы счесть данное сочинение целиком и полностью плодом воображения, мне пришлось бы признать в авторе величайшего из художников слова, превосходящего всех прочих писателей в части достоверности описания вымышленных обстоятельств и событий. Нет, в основе повести лежали подлинные факты – услышанные из вторых или третьих уст, но подлинные. Там рассказывалась якобы правдивая (а я думаю, действительно правдивая) история одного моряка, который служил под командованием сэра Фрэнсиса Дрейка и сопровождал сего английского мореплавателя в плавании 1577–1580 гг. Вы вспомните известный исторический факт, что в ходе упомянутого плавания сэр Фрэнсис пересек Тихий океан, прошел через Магелланов пролив и вернулся в Англию, обогнув мыс Доброй Надежды. Говорят, в ходе того трехлетнего плавания однажды он на месяц потерял ориентацию; на самом деле известно, что в судовом журнале отсутствуют записи за два месяца. Однако ничто не мешало сэру Фрэнсису продолжать вести записи. Мы можем догадаться о причинах, по которым он, в ту варварскую эпоху, предпочел временно хранить молчание об открытой им чудесной земле и обитающем там странном народе. В книге говорилось, что по выходе из Магелланова пролива в Тихий океан корабль сэра Фрэнсиса на протяжении двух недель несло на юг по воле ужасного и во всех отношениях необычного шторма Когда ветра и волны улеглись, он с удивлением обнаружил, что находится у входа в гавань, на берегу которой раскинулся город – далеко не такой большой, как Лондон или даже Париж, но превосходящий великолепием и Лондон, и Париж тех дней настолько, насколько современный Париж изысканностью облика превосходит грязный и запущенный Париж трехвековой давности. Согласно немецкой книжице в кожаном переплете, даже самые красивые европейские города того времени не шли ни в какое сравнение с ним. Полагаю, он представлялся автору таким, какими нам представляются Афины эпохи Перикла. Об обитателях города – вероятно, стоявших на много высочайшем уровне культуры по сравнению с невежественными грубыми мореплавателями, – сказано мало. Поскольку на сей раз «туземцев» не стали ни запугивать, ни «обращать», сэр Фрэнсис отбыл оттуда, нисколько не обогатившись против прежнего, если не считать нескольких подарков, не представлявших фактической ценности. Похоже, однако, «туземцы» настояли на одном: к моменту прибытия в город сэр Фрэнсис не знал, на какой долготе находится, и они вынудили у него согласие принять такие условия, которые не позволяли установить местоположение корабля до тех пор, покуда он не отойдет оттуда на тысячу с лишним миль. О климате той странной земли можно судить по употребленным автором эпитетам, которые переводятся на наш язык словами «чудесный», «райский», «целительный», «восхитительный». Один раз автор сравнивает этот антарктический город с Венецией – разумеется, с Венецией, существующей в его воображении. Нет, в данном случае сэр Фрэнсис не мог похвастаться никакими своими достижениями; и во времена, когда неспособность противостоять чужой воле или подчинять своей воле других считалась унизительной или даже позорной, он благоразумно предпочел хранить молчание обо всей этой истории – тем более, что ни один мореплаватель не сумел бы отыскать означенный город, даже если бы сэр Фрэнсис рассказал все, что знал. Я упоминаю об изложенных в повести сведениях для того лишь, чтобы показать вам, что мысль о теплой антарктической земле занимала и другие умы; и я могу сослаться на многие другие древние легенды и предания, заставляющие с большой долей уверенности предположить, что в Антарктическом океане существуют обитаемые земли, населенные культурными, развитыми людьми. Конечно, я рассчитываю узнать от Дирка Петерса важные для мира факты, если только он не умрет или не будет находиться в таком бредовом состоянии, которое поставит под сомнение правдивость его истории, пусть даже он поведает о самых невероятных чудесах, как наверняка сделает, коли проживет еще хоть один день. Право слово, я впервые за много лет по-настоящему взволнован. Просто уму непостижимо, как может Каслтон оставаться столь спокойным и безразличным к данному делу, когда он вечно возбуждается по ничтожнейшим поводам! Итак, сэр, вам надобно снова разыскать его – несомненно, сейчас он в своей конторе напротив. Получите у него разрешение отправиться к Петерсу – Каслтон всегда готов услужить, когда к нему обращаешься с конкретной просьбой; затем поужинайте и приготовьтесь ехать. Я буду здесь в восемь часов, со своей лошадью и двухместной коляской. Сегодня ожидается прекрасная лунная ночь, и давайте не будем рисковать, откладывая дело на завтра. Мы возьмем с собой лед, а также вино, мясной эсктракт и другие средства, призванные поддержать в бедном старике жизненные силы – по крайней мере, до той поры, покуда он не расскажет нам свою историю. Вполне вероятно, нам придется провести там двадцать четыре часа, а при необходимости и все тридцать шесть; посему возьмите с собой пальто, а я прихвачу пару одеял на случай, если нам понадобится прилечь отдохнуть. Итак, до встречи в восемь.