Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности

Стулья понадобились прежде всего для театральных представлений, работы обязательного в каждом клубе драмкружка, но примечательно, что административное место действия здесь — родной для Ильфа и Петрова, сотрудников «Гудка», НКПС — Народный комиссариат путей сообщения. В романе последний стул мадам Петуховой после аукциона оказался на «товарном дворе Октябрьского вокзала» (Ленинградского) под охраной стрелков Отдела вооруженной охраны путей сообщения — подразделения НКПС, в задачу которого входила охрана товарных вагонов, складов, железнодорожных магистралей и т. п. Разобравшись с московскими стульями, великий комбинатор размышляет, не «оставаться ли в Москве для розысков пропавшего в просторах Каланчевской площади стула», но решает устремиться за четырьмя стульями из Театра Колумба. В финальной главе компаньоны созерцают этот стул в новом клубе железнодорожников, построенном на Каланчевской площади. В романе, как и в Гудковской статье, правление «клуба дорожников» «нерационально» приобрело дорогие стулья, они «скоро поломались», тем не менее клуб получил даже не громкоговоритель, а роскошное здание, что было построено благодаря сторожу клуба, нашедшему воробьяниновские сокровища в стуле: «Вот он, клуб! — восклицает сторож. — Паровое отопление, шахматы с часами, буфет, театр, в галошах не пускают!» В результате: «Бриллианты превратились в сплошные фасадные стекла и железобетонные перекрытия, прохладные гимнастические залы были сделаны из жемчуга. Алмазная диадема превратилась в театральный зал с вертящейся сценой, рубиновые подвески разрослись в целые люстры, золотые змеиные браслетки с изумрудами обернулись прекрасной библиотекой, а фермуар перевоплотился в детские ясли, планерную мастерскую, шахматный клуб и биллиардную. Сокровище осталось, оно было сохранено и даже увеличилось. Его можно было потрогать руками, но его нельзя было унести. Оно перешло на службу другим людям».

Таким образом, 15 апреля — в день газетной новости о «шанхайском перевороте» и в день завязки сюжета — столичная пресса поставила вопрос об улучшении оборудования железнодорожных клубов, а к осени 1927 года в романе был построен новый железнодорожный клуб, в который превратились «сокровища мадам Петуховой», не доставшиеся Воробьянинову. Круг замкнулся, а сюжет развязан.

Устремленные в прошлое не могли выиграть, потому в гонке за «сокровищем мадам Петуховой» победителей нет. Но лишь одного из трех ее участников авторы избавили от разочарования: великий комбинатор заснул, предвкушая близкую победу, и — не проснулся.

Речь идет именно о снисхождении: позже авторы сочли нужным сообщить, что они спорили, даже ссорились, решая, убить Бендера в «Двенадцати стульях» или оставить в живых. И в итоге «участь героя решилась жребием»[271].

Неважно, происходило нечто подобное, нет ли, главное, что Ильф и Петров не рассказали о каких-либо своих сомнениях относительно судьбы Воробьянинова или Вострикова.

Похоже, не было тут колебаний, что вполне пропагандистски обусловлено: священник и дворянин, «поп и помещик», окарикатуренные персонажи советских агиток, двое «из бывших». К тому же отец Федор мечтает сколотить капитал для покупки «свечного заводика», он вообще капиталист, хоть и несостоявшийся. С Воробьяниновым вместе — персонификация еще одного пропагандистского клише: «помещик и капиталист». Потому оба глуповаты, трусливы, алчны. Оба они «классово чуждые» и по определению враждебны советской власти.

А великий комбинатор — иной. Он получился излишне обаятельным. По всем приметам герой положительный, только внесоветский. Значит, выбор был невелик: стать вполне советским, найти социальную роль или погибнуть. В «Двенадцати стульях» Ильф и Петров не пожелали «осоветить» великого комбинатора. Жребий был брошен.

Подведем итоги. Авторы «Двенадцати стульев», воспользовавшись ситуацией, высмеяли наиболее одиозные пропагандистские установки. Когда ситуация изменилась, шутки их выглядели несколько рискованными, однако благодаря цензурному вмешательству риск был сведен к минимуму.

В целом же роман оставался актуальным, советским по сути своей. И не только потому, что Ильф и Петров настаивали на стабильности советского строя. Не менее важной оказалась и другая «идеологическая составляющая». «Двенадцать стульев» — развернутое доказательство тезиса, столь любимого В.И. Лениным: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Авторы романа утверждали, что стремление разбогатеть, не участвуя в социалистическом строительстве — безумно, убийственно. Потому Востриков буквально утратил рассудок, и буквально обезумел Воробьянинов. Дворянин-совслужащий буквально «преступил через кровь», разрубив старой бритвой горло компаньона, которому так и не пришлось узнать, что избитый лозунг — «сокровища буржуазии должны стать общественным достоянием» — реализован тоже буквально.