Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности

Со второй половины августа 1929 года начался очередной — четырехмесячный — этап дискредитации Бухарина как партийного теоретика. Соответственно, и антибухаринские публикации «Правды» становились все более частыми и резкими. А 24 августа — на следующий день после того, как Ильф и Петров закончили редактуру первой части нового романа, — «Правда» напечатала статью «Об ошибках и уклоне тов. Бухарина».

Назван там бывший главный редактор «лидером правых уклонистов». Обвинения, выдвинутые «Правдой», повторили почти все газеты и журналы. Бухаринские установки в области экономики и политики, связанные с продолжением нэпа, были объявлены «уклонистскими», необычайно опасными в период «обострения классовой борьбы».

Разумеется, литературу тоже не могли обделить вниманием. Традиционно именно с литературных вопросов — «сфера идеологии» — политическая полемика и начиналась. Главным образом поэтому и стала актуальна подготовка новой резолюции ЦК ВКП(б) «О политике партии в области художественной литературы». Прежняя, стараниями Бухарина принятая в 1925 году, была довольно либеральна к так называемым попутчикам — литераторам, признавшим советскую власть, но не вполне согласившимся с партийными задачами и методами их решения. Термин этот, заимствованный Луначарским из лексикона немецкой социал-демократии конца XIX века, был впервые использован в 1920 году и вскоре стал практически официальным благодаря статьям Троцкого о литературе. Бухаринская резолюция указывала на необходимость «терпимости» и «тесного товарищеского сотрудничества» с «попутчиками». В них видели «буржуазных специалистов», полезных, но отнюдь не бесспорно надежных — наподобие бывших российских офицеров в Красной армии. Или, что точнее, инженеров в советской промышленности.

Новая резолюция ЦК партии должна была утвердить и узаконить рапповское первенство, передать под рапповский контроль всю печать, способствовать «писательской консолидации» — ликвидации объединений «попутчиков», созданию единого Союза советских писателей, полностью управляемого партийными директивами. Что способствовало дискредитации Бухарина и как организатора прежней — нэповской — литературной политики. В экономике с «бухаринским либерализмом», т. е. «отказом от классовой борьбы», негласно связывали «шахтинское дело» и — как реакцию — чистку партии, чистку советского аппарата. Аналог должен был появиться и в литературе.

26 августа 1929 года — через два дня после антибухаринской статьи в «Правде» — «Литературная газета» напечатала статью рапповца Б.М. Волина «Недопустимые явления» — об издании за границей повести Б.А. Пильняка «Красное дерево» и романа Е.И. Замятина «Мы».

Так началась широкомасштабная травля — печально знаменитое «дело Пильняка и Замятина».

Стоит отметить, что тогда не было принципиальной новизны в самом факте иностранных публикаций. Даже и в эмигрантских издательствах или периодике. Тем более что советские издатели обычно не связывали себя нормами авторского права по отношению к иностранцам, почему и соблюдение прав советских литераторов за границей определялось почти исключительно произволом издателей. Однако Волин предложил иную интерпретацию: Пильняк напечатал роман за границей, потому как не нашлось «оснований к тому, чтобы это произведение было включено в общий ряд нашей советской литературы».

Аналогичное обвинение выдвигалось и против Замятина.

Выбор жертв весьма характерен: оба — знаменитости, у обоих в высшем партийном руководстве — давние приятели и покровители, о чем знали все коллеги-литераторы. При этом Пильняк считался вполне советским писателем, Замятина же, прославившегося еще в предреволюционные годы, называли «внутренним эмигрантом». В своего рода диапазоне — от вполне советского Пильняка до почти несоветского Замятина — мог найти себя каждый «попутчик»: лидер конструктивистов И.Л. Сельвинский или же лидер недавних лефовцев Маяковский, а с ним и теоретик формализма В.Б. Шкловский или классик символизма Андрей Белый, не говоря уж о литераторах рангом пониже. И каждому объяснили, что, во-первых, опасность есть всегда, связи тут не помогут, а во-вторых, вопрос о заграничных публикациях будет решаться теперь без участия авторов, зато обязательно участие в травле любого, кто будет объявлен врагом.

Статья Волина заканчивалась призывом: «Мы обращаем внимание на этот ряд совершенно неприемлемых явлений, компрометирующих советскую литературу, и надеемся, что в их осуждении нас поддержит вся советская общественность».