Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности

Опальный Нарбут утратил все посты. Что тут же отразилось и на ситуации в «Гудковском» холдинге. Ранее «Смехачом» фактически руководил В.А. Регинин, считавшийся нарбутовской креатурой. Понятно, что Богдасаров постарался от него избавиться. Да и от прочих «нарбутовцев» тоже — в газете и юмористическом журнале. Разумеется, финансовое положение Ильфа и Петрова оставалось достаточно стабильным: до июля 1928 года они получали гонорары за публикации в журнале «30 дней», затем вышло первое книжное издание. Но задача поиска нового места службы стала для соавторов актуальной.

К счастью для соавторов, быстро терявший популярность «Смехач» у «Гудка» был отобран и в октябре 1928 года передан давнему их приятелю — М.Е. Кольцову, редактировавшему журнал «Огонек». С начала 1929 года «Смехач» был преобразован в «Чудака». Так что задача поиска новой службы была сразу решена.

Кольцов не был так влиятелен, как Нарбут ранее, однако Ильфа и Петрова взял под защиту. Что же касается анонса нового романа, то пока шла журнальная публикация «Двенадцати стульев», завершились уже упомянутые майская кампания по борьбе с «правой опасностью в литературе» и «шахтинский процесс». Далее последовала антибухаринская кампания лета-осени 1928 года, обусловившая специфическое отношение к «Двенадцати стульям». Анонсы продолжения были явно неуместны. Правда, зимой 1929 года ситуация изменилась, а к весне она и вовсе стала благоприятной, но тут подоспел апрельский пленум ЦК партии, опять активизировалась борьба с «правым уклоном», разгорелась дискуссия о статусе сатиры. Вновь не до анонсов.

17 июня «Литературная газета» вывела «Двенадцать стульев» за рамки дискуссии. И все же было бы преждевременно сразу анонсировать продолжение сатирического романа.

30 июня во Франции издан роман Ильфа и Петрова. 15 июля «Литературная газета» публикует передовицу «О путях советской сатиры».

Итог дискуссии в целом подведен, сатирики могли вздохнуть с облегчением. Вероятно, тогда соавторы и собирались анонсировать новый роман — статья «Двойная автобиография», где упомянут «Великий комбинатор», датирована 25 июля. Неделю спустя она уже опубликована во Франции. 2 августа соавторы редактировали и переписывали набело первую часть «Великого комбинатора».

Дата начала правки и переписывания далеко не случайно совпала с датой публикации «Двойной автобиографии». Нет сомнений, что статья во французском еженедельнике была на родине авторов заранее согласована с цензурой. Цель в данном случае ясна: тираж французского перевода «Двенадцати стульев» разошелся быстро, статья — реклама нового романа, перевод которого на французский, надо полагать, тоже был предусмотрен заранее. Французское издание «Двенадцати стульев», как уже отмечалось, должно было стать доказательством свободы слова и печати в «стране социализма». Когда его планировали, издатели не могли предусмотреть столь быстрых политических перемен в СССР. За границей все шло своим чередом, хотя на родине авторов отношение к роману не раз менялось.

Наконец, ситуация опять стабилизировалась. И публикация «Двойной автобиографии» стала своего рода сигналом: роман, рекламируемый во Франции, нужно срочно готовить к изданию в СССР. Потому к 23 августа первая часть романа набело переписана. Далее рукопись перепечатана, главы распределены по журнальным номерам. На все должно было уйти около недели. Значит, работа над новым романам прервалась на исходе августа 1929 года. Причиной было, если верить Петрову, внезапное увлечение Ильфа фотографией.

Верить, конечно, не следует. А.И. Ильф, опубликовавшая дополненный вариант записных книжек отца, указывает, что фотоаппарат был куплен не в августе, а «в самом конце 1929 года»[284].

Казалось бы, невелика разница. На самом деле — принципиальная. Отсюда следует, что Петров не желал упоминать об истинных причинах перерыва в работе. Это отмечала Л.М. Яновская еще в начале 1960-х годов. По ее словам, «увлечение фотографией не мешало Ильфу вместе с Петровым писать рассказы для “Чудака” (некоторые из этих рассказов были позже использованы для романа или даже полностью включены в него). И любовь к фотографии не исчезла, когда Ильф и Петров через некоторое время вернулись к “Золотому теленку”. Думается, был здесь какой-то кризис, какие-то сомнения и колебания, а внешние обстоятельства послужили предлогом (в важность которого могли поверить и сами авторы), чтобы временно уйти от застопорившейся работы»[285].

Яновская не описала, что за «сомнения и колебания» обусловили решение соавторов «временно уйти от застопорившейся работы». Но для современников, знавших политический контекст рубежа 1920-1930-х годов (а таких еще оставалось немало), намек предельно был прозрачен. Ничего больше Яновская, публиковавшая исследование в СССР, и не могла бы добавить.