Миры Уильяма Моррисона. Том 1

— Наверное, они предполагали, что мы начнем обсуждать какие-нибудь старые формулы. Или вы говорите формулы?

— Может быть. Я предпочитаю «формулы».

— Хорошо, я рад, что вы не педант. И возможно, они надеялись, что мы начнем болтать и о новых формулах?

— Это было бы прекрасно, — сказал Бэйлс.

— Знаете ли, это не сработает. Вообще ничего не сработает.

Бэйлс был склонен согласиться с ним. Но терпеливо сказал:

— Вы не понимаете, Берроуз. Что-нибудь да сработает. Здесь замешаны большие деньги, и то, что вы тянете, доводит их до бешенства. Рано или поздно, они узнают то, что вы скрываете.

— Скорее, поздно, чем рано, мистер Бэйлс. И если окажется достаточно поздно, я не стану возражать.

— Знаете, если вы не будете сотрудничать, то не получите ни цента.

— Конечно, знаю, — сказал Берроуз.

— Однако, если вы готовы начать говорить, то можете назвать свои условия.

— Для меня будет лучше продолжать молчать.

Наступила пауза, во время которой у Бэйлса впервые появилась возможность осмотреть комнату. Обстановка была дрянной, словно изношенный коврик. Стол выглядел таким же шатким, как и стулья, и даже обивка абажура разорвалась. Одежда на его собеседнике выглядела довольно новой, но низкого качества и давно не глажена. Очевидно, в его жизни нет женщины. Зато нет и лишнего едока, никто не ворчит по поводу бедности и не пытается убедить принять предложенные деньги.

— Вы можете потерять и нынешнюю работу, Берроуз. Вы же понимаете это, не так ли?

— Я никогда не был идиотом, Бэйлс. Я понимаю свое положение.

— Не вполне, иначе бы вы испугались, — задумчиво сказал Бэйлс. — Я бы хотел задать неуместный вопрос, если не возражаете. Почему вы стали школьным учителем?

— Ну, это достаточно просто, — сказал Берроуз. — Чтобы мой мозг отдыхал.

— Именно поэтому вы стали преподавать мертвый язык?

— Конечно, Бэйлс. Что может быть успокоительнее, чем гудение детских голосов, талдычащих «Комментарии Цезаря», слово за словом переводя те же унылые описания, что вгоняли в дрожь десятки предыдущих поколений учеников? Да я могу преподавать свой предмет даже во сне. Что, кстати, частенько и делаю.

— И вы никогда не преподавали научные дисциплины? — спросил Бэйлс.

— О, нет. Тогда бы пришлось работать мозгами, а они должны отдыхать. Я мог бы преподавать греческий, но в средней школе греческий не изучают.

— Ученый, который знает латинский и греческий языки… Вы необычный человек.

— А вы первый, кто это сказал.

Бэйлс немного помолчал.

Его собеседник выглядел абсолютно хладнокровным, абсолютно уверенным в своей способности держать все в тайне. И у него было на это право. Сколько это уже продолжается? Двенадцать лет? Но сначала, конечно, никто ничего не подозревал.

— Странно, — сказал Берроуз, — что вы потратили много времени, чтобы найти меня. Простое изменение фамилии не должно было сбить вас с толку. Как это пишут о преступниках: совершив одно преступление, преступник в дальнейшем действует по шаблону и не изменяет его? Вам следовало догадаться, что я буду продолжать преподавать.

— Вы немного запутали нас ложными ходами, — сказал Бэйлс.

— К тому же мы не думали, что вы сумеете еще раз получить работу в школьной системе. Как вам удалось вторично зарегистрироваться?

— Да никаких проблем. Моему коллеге предложили другую работу. Я просто воспользовался его именем. Зарплата настолько низкая, что больше никто не претендовал на это место.

Бэйлс кивнул. Если у вас крепкие нервы, вы будете действовать так, словно бояться нечего, и тогда многое может сойти вам с рук. Теперь стало ясно, что за чопорной личиной школьного учителя скрываются крепкие нервы. Крепкие нервы и отличные мозги.

Бэйлс сунул руку в карман за сигаретами, вытащил пачку и тут услышал цоканье когтей по полу. Он обернулся.

Из открытой двери соседней комнаты появился немецкий дог. Это его когти стучали по полу.

— Он наблюдал за вами все это время, — приятно улыбнулся Берроуз. — Когда вы сунули руку в карман, но не знал, что вы собираетесь достать…

— Вы хорошо обучили пса, — произнес Бэйлс.

— Естественно. Я приготовился к некоторому ограниченному насилию.

— К ограниченному насилию?

— Разумеется, никакая собака не сможет справиться с группой вооруженных и тренированных людей. Я знаю, что те, кто послал вас, Бэйлс, настроены очень решительно. Но Артур, во всяком случае, даст мне немного времени. Времени, чтобы покончить с собой и не попасть к вам в руки.

— Но у нас нет никакого намерения применять силу.

— Но ее уже применяли.

— Вот как? — вежливо спросил Бэйлс. — Должно быть, это случилось еще до меня.

— Они обыскали мои комнаты, но ничего не нашли. Затем как-то вечером подстерегли меня и избили…

— И снова ничего не добились? — сказал Бэйлс. — Наверное, мне забыли сообщить об этом.

— После этого инцидента я решил сменить место жительства.

— Приношу извинения, — сказал Бэйлс. — Очевидно, они понятия не имеют о вас, как о человеке. Им следовало воззвать к вашим лучшим чувствам.

— Ну, это тоже было. Деньги, слава, патриотизм — все это не принесло пользы. Видите ли, я отдаю себе отчет, что может натворить это открытие.