Миры Уильяма Моррисона. Том 2

— Это своего рода машина времени. Насколько мне известно, мы не можем посылать взад-вперед во времени материальные объекты, но можем послать волны особого вида, с помощью которых получается передавать сигналы. Вот так мы с ней смогли увидеть друг друга и поговорить.

— Перри, мне кажется, тебе следует показаться хорошему врачу.

— Это замечательное устройство, — продолжал он, не обращая внимания на мои попытки помочь ему. — Она первой построила его и связалась со мной. Оно основано на развитии уравнений Эйнштейна…

— Ты думаешь, что объяснил мне все, — сказал я. — Ладно, тогда поясни мне еще одно. Эта дама родится лишь через тысячу лет. И все же ты говоришь мне, что любишь ее. И какая тогда разница между тобой и любым чокнутым?

Я спросил это так, словно любой знал ответ.

Конечно же, Перри не ответил. Фактически, последующими поступками он доказал, что никакой разницы нет. Потому что несколько следующих недель, единственное, о чем он говорил помимо уравнений, которые я все равно не мог понять, так это о той даме. Какая она умная, какая она красивая, какая она замечательная во всем, в чем только может быть замечательной дама, и как она любит его. И через какое-то время ему удалось убедить меня, что она существует на самом деле.

— По сравнению с тобой, — сказал я, — у Ромео был весьма умеренный случай шизы.

— Есть настолько огромные величины, что измерить их невозможно, — ответил он. — Может, это сравнение даст тебе некоторое представление о нашей любви друг к другу.

И пошло, и пошло, словно в нем, как когда-то, прорезалась вдруг поэтическая муза. Все это время я думал о происходящем с ним, как о кори, которой нужно разок переболеть, чтобы потом не бояться заразиться. И лишь дальнейшие события показали, насколько я ошибался.

— И где ты найдешь проповедника, который поженит вас? — спросил я. — Того, который родится через пятьсот лет?

— Не думаю, что это смешно, — ответил он.

— И это ты говоришь мне. Послушай, Перри, ты достаточно умный, чтобы понять, что я думаю…

— Ты по-прежнему полагаешь, что я сумасшедший.

— Я в этом деле беспристрастен. А раз ты не хочешь пойти к врачу, тогда… тогда разреши мне увидеть эту даму. Может, тогда ты сможешь убедить меня, что не бредишь?

— Нет, — сказал он. — Я уже думал об этом. Ее голос и изображение приходят в наше время всего лишь на пять минут в день, иногда даже меньше. И эти минуты драгоценны для нас. Нам не нужно никаких других подарков.

— Даже если это убедит меня в ее существовании? — спросил я.

— Это все равно ни в чем тебя не убедит, — проницательно возразил Перри. — Что бы я тебе ни показал, ты все равно отыщешь причину назвать это мошенничеством.

И он был прав. Потребовалось бы очень большое убеждение, чтобы заставить меня поверить, что малышка, которая не родится в ближайшую тысячу лет, любит его.

Тем не менее, к этому времени я был уверен в одном — в его лаборатории происходит что-то странное. Ежедневно в течение примерно пяти минут он видел некую даму и слышал ее голос. Если бы я мог увидеть, на что это похоже, то попытался бы выяснить, откуда все это исходит.

Тогда я начал следить за Перри. Я без предупреждения стал наносить ему визиты и заглядывать в лабораторию. В одном углу крепилось нечто похожее на десятидюймовую телевизионную трубку, но не упакованную в корпус, а лежавшую на столе среди десятков других трубок, реостатов и прочих штуковин, мне не известных. Вдоль стены, тянущейся из этого угла, было смонтировано опять-таки много чего. Перри предупредил меня, что там все под высоким напряжением и попросил ничего не трогать.

Я и не трогал. Я не собирался убить себя. Я всего лишь хотел увидеть эту девушку.

Наконец, мне удалось установить, что все происходит где-то между тремя и четырьмя часами пополудни. Ежедневно, в течение этого часа, Перри запирал дверь и не отвечал на телефонные звонки. Я решил, что если загляну к нему тогда, то увижу ее хотя бы краешком глаза.

Так я и сделал.

Когда я постучал в дверь, то сначала не услышал никакого ответа. Однако, через минуту мне показалось, что я слышу голос Перри, но он говорил не со мной.

— Любимая, — сказал он, и голос его прозвучал совсем больным, что должно было означать, подумал я, что он умирает от любви.

Ио возможно, он все же немного трусил. Потому что чуть погодя я услышал, как он произнес:

— Я не боюсь.

Затем секунд пятнадцать все шло тихо. И вдруг я услышал громкий треск, словно от разряда молнии. Дверь содрогнулась, я ощутил сильный запах озона, и мне захотелось убежать оттуда. Но я не мог оставить брата внутри.

Я ударил плечом в дверь и легко вышиб ее, должно быть, взрыв, или что там случилось, ослабил дверные петли. Дверь вылетела, я заскочил в лабораторию и стал искать Перри.